Хорошие девочки получают все - Алисия Холлидей Страница 5

– Хорошо. Я предоставила Микки и ее команде дополнительные три недели на подготовку основ плана по продвижению новой линии. Делала им предупреждение за предупреждением, с самого Дня благодарения. Сегодня назначаю собрание, а у них ничего не готово. Пусто. Ничего. Ноль. И никто даже не соизволил смутиться. «Кирби, Рождество ведь было совсем недавно. Кирби, у меня же дочка болела. Кирби, мой пес сожрал все бумаги». Жалкие оправдания! Слишком мелко и слишком поздно.

Встаю, теперь моя очередь расхаживать туда-сюда.

– Мы должны были выпустить эту линию в конце месяца, до моего отъезда в Италию, и я хотела, чтобы перед моим отъездом все было сделано и многократно проверено. Меня не будет три недели, и я не хочу, чтобы мой мобильный разрывался от звонков, когда я буду плавать на гондоле по Венеции с каким-нибудь пылким красавцем в тельняшке. – Я резко поворачиваюсь, вижу, что шеф уставился на мои ноги, и чувствую, как мой и так не слишком управляемый нрав окончательно выходит из-под контроля. – Примерно на три фута выше, если ты заблудился.

– Что? – хмурится Бэннинг.

– Мое лицо. Оно примерно на три фута выше, а не там, куда ты смотрел.

– Ну… Я не… Черт, Кирби, не уходи от темы! И как, скажи на милость, ты собираешься отправиться в трехнедельный отпуск, да еще за границу, уволив всех, кто может управлять работой отдела в твое отсутствие? Твой отпуск отменяется, если только ты не извинишься перед теми тремя сотрудниками и не восстановишь их. – Он вскакивает и делает шаг ко мне. – Кстати, твои ноги не так уж и впечатляют, так что будь поскромнее.

Ха! У меня потрясающие ноги. Я очень, очень много над этим работаю. Три часа занятий пилатесом и двадцать миль трусцой в неделю – думаю, это немало. Но все это совершенно не имеет отношения к делу.

– Я не собираюсь их восстанавливать. Они не сделали буквально ничего за все время моего пребывания в компании. В действительности, если судить по числу поощрений в личном деле каждого, они вообще мало что сделали с момента приема на работу. При этом все они получают громадные премии по случаю праздников, так что на время поиска новой работы денег им хватит.

Сжимаю руки, сдерживая желание толкнуть шефа в грудь, и продолжаю:

– Бэннинг, я хочу точно знать границы своих полномочий. Ты обещал полный контроль над отделом, а теперь указываешь мне, как управлять подчиненными. Тебе это не кажется неразумным? – Не хочу быть уволенной, но и работать так не могу.

Бэннинг, однако, наживку не заглатывает.

– По-моему, у тебя уже нет подчиненных. Либо ты восстанавливаешь всех, либо остаешься без отпуска. Хоть я и согласен, что эти трое работали не очень эффективно…

Ха!

– … я все равно не позволю тебе на три недели покинуть страну, не оставив для страховки никого.

Рядом со мной он смотрится угрожающе огромным, даже когда я в сапогах от Стива Мэддена с трехдюймовыми каблуками. Не слишком приятное ощущение. Раздражает. Однако я стараюсь, чтобы мой ответ звучал примиряюще.

– Послушай, Бэннинг, я целый месяц буду работать за троих и подготовлю все так, чтобы оставшиеся сотрудники могли осуществить запуск товара и без меня. И еще найду новых людей – таких, кто действительно хочет работать и зарабатывать. Мой отпуск не обсуждается – он был одним из условий, на которых я согласилась на эту работу.

Бэннинг погружается в кресло, и на его лице появляется ухмылка, заметив которую маленькие дети с ревом убежали бы к своим мамочкам.

– Вам пора бы понять, мисс старший вице-президент, что в бизнесе все может быть предметом переговоров. Если бы ты помягче относилась к подчиненным, может, они больше старались бы, видя в тебе хорошего человека. Кстати, что случилось с твоей секретаршей?

– Хорошего? А что значит «хороший»? Скучное слово, которое употребляют скучные люди! Моя секретарша не хотела работать на женщину, а уж тем более – на женщину моложе ее. Ее час пробил, когда она отказалась помочь мне сшить документы для заседания совета директоров, заявив, что это, видите ли, не входит в ее обязанности, после того как я сама всю ночь просидела у копировального аппарата. Впрочем, это – давно позади. Приятно, что у моей новой помощницы, похоже, действительно есть мозги.

– Значит, прошлый месяц давно позади? Так это теперь расценивается?

Вновь нарезаю круги по кабинету и чувствую, как во мне пробуждается итальянка. Бабушка бы мной гордилась.

– Я слишком много работаю сама, чтобы мириться с чужой ленью.

Вот дерьмо! Не могу поверить, что произнесла это, – точно так говорил мой отец. Он уже пять лет как умер, а я все еще ясно слышу, как он орет на маму по среди ночи, выпив кружку пива, а точнее – кружек семь.

«Я слишком много работаю, чтобы жрать эту бурду».

«Я слишком много работаю, чтобы слушать твою болтовню о детях».

«Я слишком много работаю, чтобы мириться с твоей ленью».

Мотаю головой, пытаясь выбросить из нее эту дрянь. Бэннинг продолжает говорить, но до меня долетает лишь окончание фразы:

– … быть хорошей?

Глубоко вздыхаю:

– Прости – я не расслышала, что ты сказал?

Он удивленно смотрит на меня:

– Я… С тобой все в порядке? Ты какая-то бледная.

«Никогда не показывай слабости. Лучшая защита – нападение».

– Все отлично. Просто не привыкла начинать неделю с выслушивания крика придирчивого начальника. Что ты там говорил? – Пытаюсь говорить нежнейшим голосом – «слаще, чем мокко с тройным шоколадом и дополнительной порцией сливок», но это не действует.

Видимо, Бэннинг принадлежит к категории фанатиков здорового питания, которые не едят сладкого.

Опять он встает со стула.

– Здорово. Тогда как можно более придирчиво проанализируй то, что я сейчас скажу. Думаешь, ты – замечательная начальница? Так давай заключим пари.

– Что? Пари? Какое пари? – Кажется, у него поехала крыша.

Вероятно, от перенапряжения – нелегко все же быть главным исполнительным директором круп ной корпорации, когда тебе тридцать пять. Может быть, он не выдержал и надорвался?

И теперь я могу рассчитывать на его место.

Осматриваюсь по сторонам. После небольшого ремонта мне бы здесь было вполне комфортно. Думаю, надо позвонить Тессе и…

– Кирби? Ты меня слушаешь?

Проклятие! Придется слушать, по крайней мере пока его действительно не увезут отсюда в смирительной рубашке.

– Да, конечно. Какое пари? И еще, позволь спросить, из самых лучших побуждений: ты, случайно, не принимаешь какие-нибудь лекарства? – Широко улыбаюсь, надеясь, что моя улыбка неоднозначно выражает мысль: «Все будет хорошо, просто подожди – сейчас принесут ксанакс [6]».