Вальс одиноких - Галина Врублевская Страница 5

У кабинета физики она остановилась. Сказали, их Вольт работал почти до последнего дня жизни, хотя неизлечимая болезнь давно подтачивала его изнутри. Минувшим летом он принимал выпускные экзамены. Как жаль… Никаких голосов из кабинета слышно не было. Иветта приоткрыла дверь: в классе было темно, только отдаленный уличный фонарь бросал молочно-голубоватый свет в крайнее окно. Иветта на ощупь добралась до второй парты в колонке у двери. Это было ее место. Физика в школе с театральным уклоном давалась в минимальном объеме, но ребята, как ни странно, любили этот предмет. Вольт был учитель от бога. Все, о чем он говорил, было интересно и ново. Нашумевший кинофильм, книжная новинка, песни популярных бардов – все преломлялось в сознании ребят через взгляд Вольта. И все они были благодарны ему впоследствии. Он возбудил в них заряд любознательности – так электричество возбуждало старинное колесо, по-прежнему стоящее на учительском столе. Его металлические пластины тускло отражали блики уличного фонаря. Глаза Иветты уже привыкли к полутьме. Она приблизилась к колесу и крутанула ручку. Несколько синих искорок выскочило ей навстречу.

– Браво, браво! – откуда-то с последней парты прозвучал странный голос: то ли низкий женский, то ли высокий мужской.

Обернувшись, Иветта увидела женщину с длинными, спадающими на плечи волосами, но, приглядевшись, поняла свою ошибку. Пиджак с широкими плечами и темнеющая полоска галстука на белом треугольнике рубашки принадлежали явно мужчине.

– Извините, я думала, что одна здесь, – оправдываясь, отозвалась она. – Вы тоже в этом классе учились?

– Мы все учились понемногу чему-нибудь и где-нибудь, – перефразировал незнакомец Пушкина.

Иветта Николаевна спохватилась, что находиться в темном классе с незнакомым мужчиной не очень прилично, и, пошарив по стене, нащупала выключатель. Свет вспыхнул неожиданно и ярко, будто заработало в полную мощь, брызнув искрами, доисторическое колесо.

Иветта увидела, что ее собеседник совсем молод, возможно студент, вчерашний школьник.

– Давайте знакомиться, раз наши души прильнули к одному месту, – привстал «студент». – Глеб.

– Иветта… Николаевна.

– Вы какого года выпуска? – спросил Глеб.

Иветта назвала год. Глеб присвистнул:

– А я-то считал, что у меня дата солидная! Пять лет, как последний звонок отзвучал.

– Что же вы, Глеб, уединились, оставили своих товарищей?

– Я мог бы спросить вас о том же, Иветта Николаевна.

Лицо Глеба оказалось узким и сильно удлиненным. Пепельно-серые волосы, закрывающие уши и шею, лишь отчасти маскировали неправильную форму лица. Но большие выразительные глаза с темными, расширенными зрачками смотрели на Иветту с грустью и пониманием. Глаза были старше их владельца. Такие глаза располагали собеседника к откровенности.

– Видите ли, Глеб, у нас был замечательный физик, Вольт мы его звали. К сожалению, он недавно скончался. Вот я и зашла сюда, понимаете? Вы, случайно, у него не учились?

– Случайно учился. Вольт даже был нашим классным руководителем. Не знаю, как в ваше время, а у нас он и литератора замещал, неформально, разумеется. Знакомил нас с теми поэтами, которых не было в программе: с Ахматовой, Бродским. Теперь ведь его имя на Западе гремит, а у нас не печатают.

Собеседник заинтересовал Иветту. Может, он и сам поэт? И, как положено поэту, размышлял в уединении пустого класса. Иветта уважительно посмотрела на юношу:

– А вы, Глеб, тоже поэт?

– Нет, скорее художник.

– Студент?

– В студенты еще пробиться надо. Посещаю подготовительные курсы при Академии художеств.

– Там, наверно, конкурс страшный, с первого раза трудно пройти? – деликатно поинтересовалась Иветта.

– Да. Многие год за годом поступают, но я еще не пробовал, – признался Глеб и охотно поведал свою историю.

Оказалось, после школы Глеб умудрился поступить на физический факультет в университет, однако вскоре понял, что ошибся в выборе, и махнул рукой на учебу. После отчисления попал в армию. Благодаря какой-то пустяковой болезни его признали ограниченно годным, так что служба прошла спокойно, в канцелярии военкомата. Там он наловчился делать стенгазеты и вообще приохотился к краскам. Теперь вот постигает основы рисунка и живописи на курсах. На следующий год будет поступать в академию или Муху – еще не решил.

И снова Глеб удивил Иветту: выпускник театральных классов поступает на физический факультет.

– Зачем же вы пришли в эту школу? Не разумнее ли было выбрать математические классы, если вы собирались точные науки штурмовать?

Глеб смущенно подергал себя за ухо, но потом раскололся:

– Была причина, и очень веская. Почему-то мне кажется, Иветта Николаевна, что вы меня поймете. Я учился в этой школе с первого класса, жил-то неподалеку. А к девятому, когда надо было выбирать профиль, я еще не определился толком. И было тут еще одно обстоятельство… В детстве я был трудноуправляем: и сам ребят часто задирал, и мне от них доставалось. Одним словом, трудный ребенок. Но за восемь лет ко мне привыкли, да и я стал поспокойнее. Я же не со зла бузил, все искал правду, добивался истины. Мне повезло: в седьмом классе я попал к Вольту, и тот из меня начал человека делать. А позднее сестре посоветовал не забирать меня из школы. Сестра посчитала, что игра в школьных спектаклях приобщит меня к литературе. Она сама профессиональный литератор, а я к книгам равнодушен в ту пору был. А Вольт пообещал со мной дополнительно по физике заниматься. Я под его влиянием в предмет влюбился, потому и на физфак пошел.

– А почему ваши дела решала сестра?

– Она меня с десяти лет воспитывает, тогда родителей не стало.

– Вижу, человек вы непростой. С таким характером в армии, наверно, нелегко пришлось?

– Всякое было, даже вспоминать неохота. Но за битого, как говорится, двух небитых дают. В школе я слыл чудаком – физик в театральном классе. А тут еще и физиком не стал… Ребята все институты пооканчивали, некоторые женились, а я – никто.

– Почему никто? Вы – мужчина, отслужили армию. Теперь обнаружили в себе художественный дар. Поверьте, о вас еще заговорят.

Иветта почувствовала в Глебе родственную душу – он тоже был не понят бывшими одноклассниками. Приободренный Глеб разоткровенничался:

– Вы меня понимаете, Иветта Николаевна. Я действительно изменился, армия прибавила мне уверенности. Разве иначе я решился бы профессионально заняться живописью? А одноклассники меня не то за шута, не то за убогого держат. Снова подначки пошли, шпильки… Хотелось с ними о жизни поговорить, ведь теперь многое видится иначе. Но ребята не видят меня настоящего, я для них не изменился.

– Знаете, Глеб, – высказала пришедшую ей на ум догадку Иветта. – Может, дело не в одноклассниках, а в нас самих. Мы, попадая в эти стены, залезаем в старые шкуры. Меня, честно вам скажу, тоже в классе не жаловали. Не задирали, а просто не замечали. И представляете, сегодня – та же история: я как была серой мышкой в десятом классе, так ею для одноклассников и осталась.