Лето перемен - Кей Мортинсен Страница 5

Целый год он не был с женщиной. Не просто не был. Он не хотел женщину. Совсем. Начисто. Сама мысль о плотском наслаждении казалась кощунственной. Мысли лорда Февершема были заняты только его маленьким сыном.

Он тряхнул головой и постарался говорить как можно более иронично.

— Значит, это моя вина? Что ж, приношу свои извинения.

В ответ синеглазая полыхнула нa него таким взглядом, что он залюбовался. Как она хороша, это уму непостижимо.

— Извинения принимаю. Если вы подождете; пока я пойду и переоденусь…

— Вы что, издеваетесь? Впустите меня немедленно!

— Подождете!

— Черта с два! Я что, должен ходить по лестничной площадке, как тигр в клетке, пока вы соизволите напялить…

— Придержите язык для начала. А потом походите по лестничной площадке. Я не могу рисковать. Пока я буду переодеваться, вы можете ворваться к Джеки и похитить ero!

— Похитить? Вы ненормальная? Зачем мне похищать то, что и так принадлежит мне!

— Джеки не вещь. А я здесь для того, чтобы защитить его.

— От его собственного отца?

— Да!!!

Голос девушки внезапно надломился, она судорожно схватилась за горло рукой.

— Послушайте… мистер Леконсфилд, вы… вы должны подождать. Я обещаю, это будет недолго. Я не копуша, одеваюсь очень быстро. Я действительно не могу рисковать… Вы должны знать кое-что…

Джон почувствовал, как ярость ослепляет его новым приступом.

— Что?! Что еще я должен знать, ад вас побери? Вы вообще-то кто такая?

Она недоуменно посмотрела на него и тихо ответила:

— Я Вероника. Вероника Картер. Сестра Маргарет. Меня тоже удочерили, как и ее. Мы вместе выросли, а теперь… теперь Джеки на моем попечении. Побудьте здесь, пожалуйста.

С этими словами она быстро закрыла дверь. Последнее, что видел ошарашенный Джон, было: буря черных локонов, распахнувшийся от резкого движения халат, стройные длинные ноги.

Он остался перед закрытой дверью.

Секунду спустя он уже колотил в эту дверь кулаком.

— Вероника! Немедленно вернитесь и откройте дверь!

Все напрасно. Это вам не няня, не нанятая гувернантка, дорожащая своим местом, это самостоятельная женщина, облеченная правом и обязанностями по отношению к его сыну и своему, как ни крути, племяннику. К тому же она безбожно хороша. Безбожно!!!

Нянька Нэн наверняка сказала бы, что она ведьма.

В висках у Джона неожиданно запульсировала кровь, он прислонился к прохладной стене, прикрыл глаза.

Джеки здесь, в доме, он мирно спит, это самое главное. А красота Вероники Картер… Что ж, красоту можно пережить. Просто он слишком давно не задумывался о женщинах.

Спокойствие, только спокойствие. Что изменят пять, десять минут, даже пусть час под этой дверью, что они значат после года черного отчаяния, года тоски, безнадежной и черной, как самая черная ночь… Просто подождать — и Джеки окажется в его объятиях.

Он решил отвлечься, подумать о чем-нибудь другом, но в этот момент в голову ему полезли совершенно неуместные мысли. Вероника Картер, ее прекрасное тело, ее потрясающие волосы, невозможные глаза… Она должна быть чертовски страстной. Пылкой, страстной и нежной. Эти губы созданы для поцелуев.

Бабник вы, милорд! Что это лезет вам в голову?

Сколько нужно среднестатистической женщине, чтобы переодеться? Час? Два?

Все! Успокойся и не думай о ней. Думай только о том, что через несколько часов ты вместе со своим сыном вернешься в родной дом, в старый добрый Февершем-Мэнор, знавший много разных событий, переживший не одну семейную бурю, но еще не видевший самого счастливого отца на свете.

Лорда Февершема младшего, Джона Леконсфилда, эсквайра.

Вероника трясущимися руками застегивала джинсы. Пришлось сесть, потому что ноги тоже ходили ходуном.

Никогда в жизни она не видела настолько разгневанного мужчину. Нет, когда-то ее шеф швырнул на пол папку с ее эскизами, затопал ногами и даже стукнул один раз по столу. Но это был Бобби Фишер, близорукий и крайне интеллигентный человек, поэтому уже через пару секунд он лепетал извинения, ползал по полу, собирая эскизы и стараясь не задеть ушибленную об стол руку — удар пришелся на превосходный стальной дырокол.

Папа тоже один раз орал. Всего один раз, когда Вероника ушла к подруге и засиделась там допоздна, не соизволив позвонить домой.

Кто еще? Все, больше никто. Но все это в сравнение не шло с гневом Джона Леконсфилда. Его можно было сравнить только с вулканом в момент извержения. Вероника прикусила губу, пытаясь не разреветься в голос. Совершенно очевидно, что Джон Леконсфилд не кивнет и не уйдет, услышав, что Вероника не добирается отдавать ему сына. Он не из таких. В излишней сентиментальности его заподозрить нельзя.

От мысли, что она может потерять Джеки, слезы подобрались совсем близко. Такого Вероника не могла представить даже в страшном сне. Она только сейчас поняла до конца, как много значит для нее упрямый козлик, маленький барашек, птичка-щебетун, ее племянник, которого она уже считает своим сыном.

Он стал центром ее космоса, маленький Джеки, она позволила себе отдать свое сердце этому ангелу, и теперь разлука с ним убьет ее. Но ведь и он сам будет страдать?!

Господи, что же делать? Джон его отец, это неоспоримый факт. Еще он чертовски богат и влиятелен, это еще более неоспоримый факт. — Сама Вероника, строго говоря, совершенно посторонний человек для Джеки, это третий, тоже вполне неоспоримый факт.

Однако фактом является и то, что малыш едва начал отходить от страшного потрясения. Он потерял свою мать, пусть глупцы считают, что он слишком мал, чтобы помнить это, но Вероника совершенно точно знала, что это нанесло мальчику огромную душевную травму. И вот теперь, появляется его отец, человек жесткий, суровый, возможно; злой, забирает Джеки, разлучает ею с Вероникой, к которой мальчик уже привязался… Это немыслимо. Невозможно. Неправильно.

Голова раскалывалась — и от боли, и от громадного количества вопросов. Вернемся к началу. Почему Марго солгала? Почему сказала, что Джон умер? Выходит, она сбежала? Если так, то почему она сбежала? Каким же монстром был в семейной жизни Джон Леконсфилд, если даже неукротимая Марго Картер не выдержала? Она считала его женоненавистником. Может, он ее бил?

Неожиданная судорога пронзила Веронику, и, это было не что иное, как сексуальное возбуждение. Она вспомнила лицо Джона, его фигуру, красивые сильные руки, впившиеся в дверной косяк. От него исходило ощущение чувственности и силы, почти животной, звериной, первобытной, и Вероника, вернее, ее женская сущность, откликнулась на импульсы, которые излучал загадочный злодей-лорд.

Какие у него глаза… А рот… Как он целуется, интересно?