Один счастливый день - Анастасия Доронина Страница 5

Только дверь в его комнату теперь всегда оставалась закрытой.

Иван Гаврилович, на счету которого было немало схваток с перепившими хулиганами и квартирными ворами, к своему удивлению, стал ужасно робеть перед этим худеньким пареньком. И, чувствуя вину за вторжение на чужую территорию, не препятствовал жене оделять сына двойной порцией ласки и подарков, которые Галина Семеновна преподносила уже не с горделивым, а с заискивающим выражением на очень помолодевшем лице. Это новое для себя выражение Валентик не только отметил, он захотел, чтобы оно укрепилось у матери надолго — очень, очень надолго. «Чтоб неповадно было», — думал он мстительно, не отдавая, впрочем, себе отчета в том, что же именно должно быть для Галины Семеновны неповадно.

Но в целом все устроилось даже намного лучше, чем ожидал Валентик. Отчим терялся в его присутствии. Мать ходила виноватая и осыпала Валентика подношениями. Никаких ущемлений своих прав и покушений на свободу Валентик не чувствовал, Пока…

Это был день его рождения — семнадцатое июля. Валентик стал совершеннолетним. Розовая от счастья Галина Семеновна, в новом, только вчера сшитом лиловом платье из искусственного шелка с завышенной талией и длинной очень широкой юбкой, вместе с раскрасневшимся от выпитого за здоровье пасынка Иваном Гавриловичем вышли на балкон и с таинственными лицами «поманили туда Валентика. Сгорая от любопытства, юноша толкнул стеклянную дверь, встав рядом с ними.

— Вона… Тама, у подъезда… к лавочке прислоненный… Видал, сынок? — со сдержанной гордостью сказал отчим. На слове «сынок» у немолодого мужчины снова сел голос — Иван Гаврилович в первый раз решился обратиться к пасынку так интимно.

Валентик этого не просек — вытянув шею, он вглядывался вниз, во двор, пытаясь разглядеть то, на что указывал ему тяжело и влажно дышащий в затылок Иван Гаврилович.

— Ну Валечка? Видишь? Красный-то, красный! У самого подъезда стоит! — почти пропела мать, прижимаясь к его плечу холодным шелком нового платья.

— Мотоцикл!!! — выдохнул Валентик. И, резко развернувшись, пулей вылетел из квартиры — довольные родители услышали только удаляющийся вниз по лестнице топот.

О мотоцикле он мечтал давно — и именно о таком, вызывающе пурпурном, сияющем никелированными частями «Харлее». Конечно, модель из самых дешевых — если это слово вообще применимо к «Харлею», — но это был мотоцикл, настоящий мотоцикл, на котором он будет гонять по московским улицам, пугая разомлевших на солнце собак, и катать визжащих от страха и восторга самых красивых девчонок Люсиновской улицы!

Миг — и «Харлей» взнуздан, оседлан и ворчит мотором. Валентик совершил свой первый круг по двору, спиной ощущая взгляды высунувшихся из окон соседей. Сейчас он жалел только об одном — что его не видит Оля Федоркина, которая, как говорили, все еще крутит роман со своим «прыщавиком». Упиваясь торжеством, Валентик с рокотом, свистом и улюлюканьем выдавал на своем «Харлее» чудеса джигитовки.

Нарезая пятый круг, он увидел боковым зрением, что у подъезда уже стоят выползшие из квартир соседи. Мать и отчим были в первых рядах.

И-иэээххххх! Сейчас он им всем покажет — есть такой, особенно сложный кульбит… Надо разогнаться и затормозить… в нескольких сантиметрах от них… От матери — она испугается, а потом засмеется, счастливая, гордая за него…

— Осторожно!!! — истошно крикнул Иван Гаврилович, едва не бросившись под колеса мотоцикла. Его неловкая фигура в вытянутых на коленях «трениках» и старой майке, которую он натянул по летнему случаю, загородила от Валентика сжавшуюся от страха Галину Семеновну.

Это было оскорбительно. Что его, за убийцу держат?

— Ты это… Ты не шути так больше, сынок! — внушительно сказал Иван Гаврилович. — Мать наша… это… — он прокашлялся и исподтишка оглядел застывших от любопытства соседок, — ну, в общем, поберечь бы нам надо, мать-то… Ты не пугай ее, Валентин. Сам понимаешь, в ее положении…

— В ее положении? — Валентик все еще не понимал. И вдруг острая догадка пронзила его мозг.

Эта игла, проникая в сознание похолодевшего Валентика, нашпилила на себя и навсегда оставила в памяти картину: острые от сенсационной новости лица соседок; смущенно озирающегося Ивана Гавриловича; мать, прячущуюся за спиной своего… «самца!», — злобно мелькнуло в мозгу у Валентика. Только тут он заметил — с внезапным приступом стыда и ощущения позора — как округлилась фигура матери, как заметно налилась ее всегда маленькая грудь. «И платье это… широкое… она не для меня! Не для моего дня рождения сшила!» — осенила его еще одна догадка.

Про платье — это было обиднее всего. Платье подчеркивало, что у матери есть свой повод менять гардероб, — и этот повод не имеет никакого отношения к нему, Валентику. До сих пор она обзаводилась обновками только ради его дня рождения, детсадовских и школьных праздников.

Ни слова не говоря, Валентик развернул «Харлей» и, не оборачиваясь, скрылся в каменной глотке арки…

Его мать — беременна! Беременна в сорок пять лет! Имея совершеннолетнего сына! Беременна — на потеху всей Люсиновской улице! Беременна — и собирается рожать!

«Кого ты хочешь, сынок — братика или сестренку?!» — издевательски спрашивал у себя Валентик с воображаемыми материнскими интонациями. И так и видел, как Иван Гаврилович, стремясь оградить женушку от груза хозяйственных забот, берет эти заботы и на голубом глазу складывает их на Валентиковы плечи… А потом представлял, как в их доме появляется какое-то сморщенное, визгливое существо и все начинает крутится вокруг этого… этого… сучьего выродка! «Орать будет день и ночь», — думал он и уже видел, как их аккуратную кухню и крохотный коридорчик уродуют протянутые тут и там веревки с пеленками. Пеленки мокрые, с них капает, на полу лужицы… И бутылочки с детской смесью по всей кухне, и ночные горшки, и коляска, об которую он непременно будет спотыкаться… и соседские сплетни, и жалостливые, а то и чего хуже — насмешливые взгляды в спину… И младенческий крик, визгливые вопли и днем, и ночью…

— А кстати! Где они поставят кровать? Детскую кровать?! — это Валентик произнес вслух и его бросило в жар; у них всего две комнаты! Большую до сих пор занимал сам Валентик, а в маленькой ютились эти… «молодожены». В другую квартиру им не переехать: Иван Гаврилович, кажется, вовсе не имел своей жилплощади!

«Сволочь», — подумал Валентик, вспомнив об этом. И даже застонал от злости. — Валентик, привет! Ты что, заболел? — услышал он за спиной. Голос был знакомый, очень знакомый. — Ой, какой ты… Просто мальчик с картинки! А откуда у тебя мотоцикл?

Молодой человек с силой провел руками по лицу — надо приходить в себя. Оказывается, он давно уже стоит, то есть сидит, верхом на «Харлее», возле многолюдного подземного перехода. Его толкали, ругали, просили посторониться — Валентик не замечал… Как он здесь оказался?

— Привет… А ты что тут делаешь? — спросил он у Леры. Подружка его младенческих лет превратилась в высокую и удивительно худую девицу. А вот лицо осталось по-прежнему блеклым. Накрутив ручки сумки на тонкое запястье, она тут же начинала вертеть сумку в другую сторону — и так до бесконечности.