Во власти бури - Данелла Хармон Страница 5

Однако в данный момент этот бриллиант чистой воды мало сознавал свое исключительное положение. Он был занят парой кобыл, чье присутствие вызывало его живой интерес. Они уже успели уловить его запах и поощрительно пританцовывали на месте. Негромкое приветственное ржание помимо воли вырвалось у жеребца. Шареб-эр-рех двинулся на открытое место… и замер, услышав шаги хозяйки.

— Назад, Шареб!

В следующее мгновение одна ладонь легла ему на морду, другая на грудь, и его начали подталкивать назад, в густой сумрак, в заросли.

— Ты что, хочешь, чтобы тебя заметили?

Даже упрек в голосе леди Ариадны не заставил его отвести взгляда от кобыл, пока те, понукаемые седоками, не скрылись из виду. Наконец и стук копыт затих в ночи, только запах остался — упоительный запах четвероногих леди голубых кровей. Обманутый в лучших ожиданиях, жеребец глубоко вздохнул, отчего подпруга жалобно заскрипела на могучих боках.

Оглаживая его крутую шею, леди Ариадна в виде компенсации протянула ему на ладони сладкий пирожок, но жеребец не прикоснулся к лакомству. Тогда она вынула пробку из бутылки с элем и поднесла к широко раздутым ноздрям. Шареб-эр-рех демонстративно отвернулся. Некоторое время девушка в нерешительности смотрела на его недовольную морду, потом со вздохом заткнула бутылку пробкой.

Сначала отец был вынужден в спешке вывезти его из Норфолка в Лондон, чтобы уберечь от страшной эпидемии, погубившей всех остальных лошадей, а теперь она, наоборот, перегоняет его из Лондона в Норфолк, чтобы уберечь от загребущих рук транжиры-брата. Подумать только, после такого потрясения, как пожар, броситься сломя голову прочь, а теперь еще дожидаться в каких-то зарослях, пока доставят похищенного ветеринара! Бедняга Шареб достоин лучшего, чем вся эта суматоха.

Девушка спрятала так и не съеденный пирожок и прижалась щекой к морде жеребца, чувствуя, как теплое дыхание бархатных ноздрей шевелит прядку волос, выбившихся из-под шапочки.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — заговорила она негромко, понизив голос и сделав его мягким, ласковым и отчасти почтительным (как, по ее мнению, и полагалось разговаривать с лошадью таких благородных кровей). — Ты думаешь:

«Ветеринар, этого только не хватало! Зачем мне. Быстрому, Как Ветер, какой-то там ветеринар? Я в добром здравии, разве не так?»

Шареб-эр-рех снизошел до того, чтобы слегка повернуться в ее сторону. Потом он поднял одну из забинтованных передних ног, как бы предлагая снять повязку, затруднявшую движения.

— Ну что? Я угадала?

Жеребец положил голову ей на плечо, пытаясь снять колпак, которым для маскировки была прикрыта большая часть его морды. Он делал это так целеустремленно, что в конце концов поцарапал Ариадне руку и ей пришлось ухватить его за уздечку. Но девушка не переставала напряженно всматриваться в темноту. Ночью каждый звук разносится дальше и кажется значительным. Шорох листвы там и тут в кронах деревьев, где блуждал ветерок, стрекот цикад в траве и более отдаленный звук, очень похожий на стук колес по мостовой, вероятно, где-то на Парк-лейн.

Ариадна нервно сглотнула, внезапно осознав, что находится в полном одиночестве, без защиты. Она очень надеялась, что Дэниэл и Симон — грумы, которых она в спешке прихватила, — будут на месте с минуты на минуту, и, конечно, не с пустыми руками. Мысли сами собой вернулись к симпатичному ветеринару с его русыми волосами и сильными руками, склонившемуся над умирающей собакой. Вспомнились и испытанные в тот момент чувства: ужас, отвращение, изумление и, наконец, едва ли не благоговение. Она почти лишилась чувств тогда, словно трепетная барышня! А потом были восторг и триумф, которые она разделила с ветеринаром, когда взгляды их встретились. Сейчас самым важным было заполучить его и убраться из Лондона как можно скорее.

С сильно бьющимся сердцем миниатюрная леди Сент-Обин увлекла своего четвероногого подопечного глубже под сень деревьев. Меньше всего ей хотелось думать о том, сколько народу уже идет по их следу, но не думать не получалось.

Ночь окутала окрестности, и за окном совсем стемнело.

Усталый, но довольный прошедшим днем, Колин взял лампу и отправился на конюшню, вплотную примыкавшую к его кабинету. Собственно, с большой натяжкой можно было назвать кабинетом комнату привратника. Это помещение и два стойла ему предоставил владелец конюшни в обмен на уход за лошадьми, а потому ежевечерний обход вошел у ветеринара в привычку.

В данный момент оба его «личных» стойла были пусты, но он все же заглянул в каждое, помедлив у второго. Сожаление вновь сжало сердце. Бедный старина Нед, верой и правдой служивший ему два года! Он был так стар, что больше походил на мешок с болезнями, чем на лошадь. И все же Колин отчаянно сожалел, что вопреки всем стараниям мерин не протянул хотя бы годом больше.

— Мне недостает тебя, старина… — тихо произнес он, глядя на пустую кормушку.

Лошади неожиданно разом перестали хрустеть сеном, и отсутствие привычного звука вывело Колина из задумчивости.

Оглядевшись, он увидел, что животные поводят ушами, прислушиваясь. Впрочем, скоро они вернулись к привычному занятию. Покидая стойло, ветеринар провел ладонью по краю дверцы, где застряло в зазубрине несколько светлых волосков из гривы.

— Дьявольски тебя недостает… — пробормотал он, старательно прикрыл дверцу и пошел между стойлами. Ноющая боль в правой ноге немного отвлекла его от переживаний. Судя по всему, следовало ждать дождя.

Лошади поднимали головы от кормушек, чтобы проводить его преданным, любящим взглядом. Хозяин давно уже ушел домой, оба конюха тоже не задержались, поскольку все вечера просиживали в «Синем петушке», упиваясь в стельку. Каждый раз они звали Колина с собой, и каждый раз он вежливо, но твердо отклонял приглашение. Не то чтобы он любил одиночество — просто был не из тех, кто жить не мог без компании, все равно какой. Он предпочитал интересную беседу, а не бессмысленный обмен расхожими фразами и потому во время морской службы чаще отсиживался у себя за чтением, чем заходил в офицерскую кают-компанию. Его не тяготило пребывание вдали от берега, хотя кое-кто из команды досадовал на это.

Крепкий серый мерин положил морду на дверцу, и Колин рассеянно погладил его по морде. Мысленно он прикрикнул на себя: что толку вспоминать славные времена морской службы? Они закончились — он навлек на себя позор и бесчестье, и это низвергло его с сияющих вершин во тьму безвестности и довольно унылой, однообразной жизни. С тем же успехом он мог бы попросту исчезнуть с лица земли.

Однако Колин продолжал если не жить, то существовать и потому вспоминал и сравнивал. Некогда блестящий военный, герой, теперь он был просто ветеринаром и лишь иногда, как сегодня, когда собака вернулась к жизни, когда ребенок и его мать смотрели на него с обожанием, чувствовал нечто отдаленно похожее на то, что навсегда осталось в прошлом.

Колин двинулся дальше, заметно прихрамывая Размышления привели его к девушке на гнедом жеребце. Настоящая леди, никаких сомнений. Элегантная, красивая, самоуверенная. Как она оказалась в толпе? Зачем смотрела на происходящее? О чем при этом думала?