Индийская принцесса - Мэри Маргарет Кей Страница 5

Той ночью они мало разговаривали, поскольку все трое валились с ног от усталости. Едва улегшись в постель, Аш заснул крепким сном, каким не спал уже много недель.

Его кровать выставили на частично огороженную стенками крышу, где было прохладнее, и, проснувшись на жемчужной заре знойного дня, он глянул вниз за парапет и увидел Зарина, совершающего молитву в саду. Дождавшись окончания намаза, Аш спустился с крыши, чтобы побеседовать с другом, прогуливаясь среди фруктовых деревьев под пение, щебет и карканье птиц, приветствующих новый день. Речь у них шла главным образом о полке (с разговором о Гулкоте можно было подождать, пока не проснется Кода Дад), и Зарин заполнил образовавшийся за минувший год пробел, сообщив Ашу ряд сведений, которые он по той или иной причине не хотел доверять базарному письмописцу. Подробности своей личной жизни и новости о разных людях из прежнего подразделения Аша; известие о возможном столкновении с афридийскими джоваками из-за строительства дороги через Хайберский перевал и о похвальном выступлении солдат, эскортировавших старшего сына падишахини Виктории, принца Уэльского, во время его визита в Лахор прошлой зимой.

Принц, сказал Зарин, остался настолько доволен выправкой и поведением разведчиков, что написал о них своей августейшей матери, которая в ответ назначила его почетным полковником корпуса и отдала приказ, чтобы впредь разведчики именовались Королевским корпусом разведчиков и украшали знамена и предметы снаряжения королевской монограммой на фоне ордена Подвязки. (Сделанный Зарином перевод последнего слова премного удивил бы чиновников геральдической палаты.) Ко времени, когда они закончили завтрак, солнце уже взошло. Аш и Зарин засвидетельствовали свое почтение хозяйке дома – пожилая дама приняла гостей, сидя за древним и сильно потрепанным чиком, сквозь который ее было хорошо видно, но который служил для формального соблюдения правил пурдаха, – и отправились на поиски Кода Дада.

Было слишком жарко, чтобы выходить наружу, и они трое провели день в старой комнате с высоким потолком – самой прохладной в доме и потому отведенной Кода Даду. Здесь, защищенные от зноя кускусами, они уселись скрестив ноги на приятно прохладном полу из полированного чунама, и Аш в третий раз рассказал историю о путешествии в Бхитхор, на сей раз с начала и до конца, ничего не обойдя молчанием, кроме того обстоятельства, что он всем сердцем полюбил девушку, в прошлом известную всем троим под прозвищем Каири-Баи.

Зарин прерывал повествование вопросами и восклицаниями, но Кода Дад, никогда не отличавшийся словоохотливостью, слушал молча, хотя Аш обращался скорее к нему, нежели к Зарину. Старик изумленно хмыкнул, когда дело дошло до случайно найденной жемчужной серьги Хира Лала, с мрачным удовлетворением кивнул, выслушав рассказ о смерти Биджу Рама, и улыбкой одобрил поведение Аша в деле с попыткой шантажа, предпринятой раной. Но в остальном он не высказал никаких замечаний и, после того как история закончилась, промолвил лишь:

– Да, для Гулкота настали черные дни, когда раджа пленился красотой злонравной и алчной женщины, и многие поплатились жизнью за его глупость. Однако, несмотря на все свои недостатки, он был хорошим человеком, как мне прекрасно известно. Мне прискорбно слышать, что он умер. Он был мне добрым другом на протяжении многих лет, прожитых мной под его покровительством, – тридцати трех лет, ведь мы оба были совсем молодыми в первую нашу встречу. Молодыми и сильными. И беспечными… беспечными…

Он глубоко вздохнул и снова умолк, и спустя несколько мгновений Аш, охваченный странным чувством паники, понял, что Кода Дад погрузился в старческую дремоту. Только тогда он впервые заметил перемены, произошедшие в облике старика с их последней встречи: худобу тела, частично скрываемую просторным патханским костюмом; многочисленные новые морщины, избороздившие знакомое лицо; странную прозрачность желтоватой кожи, некогда смуглой и плотной, и тот факт, что под красной краской волосы и борода у него теперь белоснежные… и очень редкие.

Аш заметил бы все это сразу, не будь он так поглощен собственными делами, и сейчас, когда у него вдруг открылись глаза, испытал потрясение и ужас, впервые по-настоящему осознав скоротечность человеческой жизни и стремительность бега времени. Ему показалось, будто он внезапно наткнулся на одну из таких вех, которые, оставшись далеко позади, сохраняются в памяти как знаменующие конец некой фазы – или некий поворотный пункт? По-видимому, поднявшиеся в душе чувства отразились у него на лице. Отведя глаза в сторону, он встретил пристальный взгляд Зарина и прочитал в нем понимание и сочувствие.

– Нам всем не избежать этого, Ашок, – тихо промолвил Зарин. – Ему уже далеко за семьдесят. Немногие доживают до такого возраста, и лишь единицы из них довольны своей судьбой. Моему отцу повезло: он прожил содержательную и достойную жизнь, а это самое большее, о чем человек может просить Бога. Да будет нам двоим дарована такая же судьба.

– Аминь, – прошептал Аш. – Но я… я не сознавал… Он болел?

– Болел? Нет, болезнь здесь ни при чем, если не считать болезнью старость. Это всего лишь бремя прожитых лет. И кто знает, не проживем ли мы гораздо дольше? Но для моих соплеменников семьдесят лет – глубокая старость.

Аш знал, что это правда. Племена в Пограничных горах вели трудную, полную лишений жизнь, и мужчина там считался стариком в сорок, тогда как его жена зачастую становилась бабушкой, еще не достигнув тридцатилетия, а Кода Дад прожил свыше семидесяти лет, обещанных потомкам Адама. В последнее время жизнь начала казаться Ашу слишком длинной, она представлялась ему бесконечной, ведущей в никуда дорогой, по которой он должен идти один; однако сейчас он вдруг понял, что она ужасающе коротка, и был потрясен этим банальным открытием. Зарин, по-прежнему наблюдавший за ним и достаточно хорошо знавший друга, догадался о ходе его мыслей и сказал в утешение: