Научи меня любить - Ольга Егорова Страница 5

«Я горькая и старая. Морщины покрыли сетью желтое лицо. Спина согнулась и трясутся руки…»

Как же там было дальше?

«А мой палач…»

За спиной щелкнул чайник. Ирина покосилась на него равнодушно, поднялась нехотя, налила в чашку кипятка.

«А мой палач глядит веселым взором и хвалится искусною работой, рассматривая на поблекшей коже следы побоев… Господи, прости!»

Подумала: если бы можно было начать все сначала, она бы разорвала эти отношения после первой же ссоры, после первой же его грубости. Если бы можно было вернуть назад эти шесть лет. Ведь тогда, шесть лет назад, ей было всего лишь двадцать два, и у нее были шансы. А теперь?

Она приоткрыла пудреницу, забытую на столе. Встретившись глазами со своим отражением, придирчиво осмотрела сеть мелких морщинок, две из которых были обозначены достаточно четко. Похлопала подушечками пальцев, отвела зеркало подальше, чтобы увеличить обзор. Нет, конечно, еще не старая. Еще сгодится, еще послужит… Лет десять, а то и больше еще будет смотреть на себя в это зеркало, не испытывая панического ужаса. А значит, еще не поздно, еще можно все изменить, есть шанс начать жизнь сначала…

Ирина вспомнила вдруг, как давным-давно, совсем девочкой, классе в пятом или шестом, она влюбилась без памяти в своего одноклассника. Но чувств своих не открывала, любила молча почти целый год, ловила взгляды, краснела. А потом вдруг на перемене он подошел к ней и сказал: «Ирка-дырка!» И засмеялся… Тогда ей тоже казалось, что в жизни больше уже ничего не случится. Что она просто будет потихоньку доживать свою жизнь до старости, а ее первая любовь так и останется единственной. И теперь — почти то же самое, с той лишь разницей, что тогда, в двенадцать лет, она совсем не боялась остаться одной, она даже гордилась немного этой своей романтической обреченностью на одиночество. Этакий Чайльд Гарольд в юбке… А вот теперь, в двадцать восемь, ей страшно. До жути страшно остаться — одной.

«А мой палач глядит веселым взором…»

Но, собственно, кто он — ее палач?

«Одиночество — странная болезнь, которая излечивает от всего, в том числе и от одиночества». Эти слова она услышала недавно по телевизору — от самый редкий случай, когда показывали хорошее кино. Герой Джереми Айронса был смертельно болен. Ему было проще, гораздо проще чем Ирине, которой, возможно, придется задержаться на этом свете еще лет сорок. Или пятьдесят…

Она просто не будет больше подходить к телефону. Попросит маму, чтобы она всегда отвечала: Ирины нет дома. Когда будет — не знаю… «А на работе? Тоже объявить всему отделу, что я скрываюсь? Кому нужны эти глупые детские прятки…»

Совершенно внезапно в ночной тишине вдруг раздался резкий звонок. Ирина вздрогнула, испугалась. Она не любила ночные звонки, всегда считала их предвестниками несчастья. Бросилась к трубке, не успев все-таки перехватить второй звонок, который теперь уже наверняка разбудил маму.

— Алло! — выдохнула возмущенным шепотом и услышала голос Андрея:

— Привет. Не разбудил?

«Вот и скрылась», — усмехнулась мысленно, прикрыла поплотнее дверь на кухню, снова опустилась на табуретку. Ответила:

— Три часа ночи, вообще-то. Как ты считаешь — не разбудил?

— Извини, если разбудил. Просто мне нужно было тебе позвонить… Понимаешь, нужно.

— Не понимаю. В такое время суток — не понимаю…

— Да ты ведь не спала, Ирка? Я же по голосу слышу…

— Ну, предположим, не спала…

— И я не спал. Все думал о тебе. О нас с тобой.

— И что надумал?

— Ну перестань, прошу тебя, так разговаривать! Да, я хам, нахал, грубиян. Я сам все прекрасно понимаю, только иногда ничего не могу с собой поделать. Прости мня, малыш…

— В который раз… — вздохнула Ирина, прислушиваясь к его голосу. Именно в нем, в голосе Андрея, а не в словах его, было что-то особенное. Что-то непривычное слуху, что-то заставляющее поверить… Или она просто очень хотела — поверить? Как всегда, как обычно…

— В последний. Я много думал… Всю ночь думал об этом. И я понял, в чем причина. Мне кажется, ты от меня ускользаешь. Ты со мной, но в то же время — где-то далеко. Всегда — далеко. И, наверное, от этого я и схожу с ума…

Ирина услышала, как скрипнула кровать в комнате матери.

— Послушай… Давай завтра с тобой обо всем поговорим. Я боюсь, мама сейчас проснется. У нее голова болела вечером, она уснула с трудом…

Он помолчал некоторое время.

— Ирка, скажи. Скажи, что ты меня любишь…

— Андрей…

— Скажи!

— Я люблю тебя, — выдохнула Ирина, но этого оказалось мало:

— Скажи, что ты всегда будешь со мной. Скажи, что ты скучаешь…

— Андрей…

— Послушай, я сейчас к тебе приеду.

— Ты с ума сошел.

— Да, я сошел с ума. Наверное, ты права.

Она попыталась возразить что-то еще, но он не слушал:

— Жди меня через пятнадцать минут. Я возьму машину со стоянки и приеду, слышишь?

— Может быть, не стоит? Ночь…

Он не дослушал. Она еще добавила — дождь, но уже застучали в трубке, как капли о стекло, неумолимые короткие гудки.

Ирина вздохнула. Эти приступы нежности были ей уже знакомы. Не слишком часто они повторялись, но все же не в первый раз уже. Хотелось бы верить в то, что на самом деле теперь все будет по-другому. Не будет больше ссор, взаимных оскорблений, бесконечного выяснения отношений.

— Сумасшедший, — прошептала она почти без эмоций, прислушиваясь к своему сердцу. Но оно билось ровно, ничем не обнаруживая признаков волнения. — Ведь и правда — приедет…

Через двадцать минут она услышала, как открылись на площадке двери лифта. Не дожидаясь звонка, тихонько приоткрыла дверь.

Он вошел, смял ее в охапку, прижал к себе так крепко, как будто и в самом деле хотел срастись, стать одним целым, чтобы уже больше никогда — не разлучаться. Она как-то неуверенно вскинула руки, словно в первый раз обвивая его знакомые плечи, вздохнула глубоко и почувствовала вдруг запах роз.

— Андрей?

— Это тебе. Самой любимой, единственной женщине на свете…

Он отстранился. Букет из пяти темно-красных бутонов вынырнул у нее из-за спины, и она подумала с прежней отстраненностью: надо же, не заметила…

— Я даже не заметила… Боже, где ты достал их? Ночью…

— Не важно…

Он прошел вслед за ней в комнату. Опустился на пол рядом с постелью, спрятал лицо у нее на коленях.

— Ты меня простила?

— Не будь ребенком, Андрей. Ну, что с тобой, в самом деле…

— Я боюсь тебя потерять. Не хочу терять тебя. Мне кажется, я просто не смогу жить, если ты меня оставишь. Если в твоей жизни появится кто-то другой…