Приданое для Анжелики - Франсуа Деко Страница 5

— Увы, Жан-Жак. — Он печально вздохнул и впервые в жизни нагло соврал: — Мой отец как раз сейчас работает с имуществом бывшего генерального откупа.

Интендант глотнул. К моменту ликвидации генерального откупа его сборы зашкаливали за 240 миллионов золотых ливров. То обстоятельство, что Аристида Матье подпустили к таким деньгам, резко повышало статус всей этой семьи.

— Но, может быть, тогда вы сами?..

Сердце Адриана стукнуло и замерло.

— Ну, не знаю. — Он поднял озабоченный взгляд на собеседника. — Я ведь пока еще не работал для армии. Только колониальные товары. Что там у вас? Мясо? Зерно? Фураж?

Глаза интенданта затуманились. Он уже видел, что только что ухватил за хвост волшебную птицу удачи.

— Я все объясню. — Жан-Жак торопливо открыл новомодный портфель с личной монограммой, лежавший рядом. — Но сначала давайте подпишем…

«Ох, сидеть мне в долговой тюрьме!» — подумал Адриан.

Это был бы еще не самый худший вариант. За срыв поставок в действующую армию могли и на гильотину отправить. Но поворачивать назад было немыслимо.

— Хорошо. — Он решительно кивнул. — Давайте все обсудим.

Спустя полтора часа Адриан проводил интенданта, раскрасневшегося от предчувствия неплохих бонусов, до экипажа и махнул на прощание рукой. Потом молодой человек повернулся к спекулянтам, уныло гомонящим на лестнице, и потряс перед ними только что подписанным контрактом на поставки.

— Ну что, мелочь неумытая, кто готов продать армии зерно и фураж за реальную цену?

Спекулянты замерли. Фраза о реальной цене прозвучала угрожающе.

— Это Матье… — зашелестело вокруг.

— Сын Аристида.

— Сволочи, все под себя подмяли.

— И смотрите! — Адриан свирепо ощерился. — Кто гнилье подсунет, лично на гильотину отправлю. Как пособника врага.

Толпа загудела. Спекулянты чувствовали, что принимать решение надо немедленно. Они понимали, что там, где расселась семейка Матье, больших прибылей не взять. Перекупщики уровня Аристида все сливки загребали себе. Но и соблазн сбагрить весь товар оптом был велик. Армия брала много.

— У вас полчаса, — предупредил Адриан и начал подниматься по лестнице. — Те, кто хочет со мной торговаться, могут идти домой. Остальных жду в клубе.

Это было против правил. Чужих в клуб не пускали. Но Адриан не имел не только своей конторы — даже дома, а именно сейчас зала была пуста. Он высыпал в руки швейцару все, что оставалось в карманах. Спекулянты мгновенно смолкли и наперегонки помчались за ним вверх по лестнице.

Штурм Тюильри начался в половине десятого утра — строго по расписанию и без помех. Париж, давно привыкший к тому, что санкюлоты вечно сбиваются в отряды и куда-то перемещаются, лишь немного встревожился, когда по улицам прошли марсельские матадоры. Впрочем, немногочисленные чиновники, верные королю, уже не успевали что-то разузнать и тем более предпринять. Народный гнев ударил по дворцу Тюильри мощно и неожиданно.

Аббат сдвинул занавесь крытого экипажа. За окошком висел густой пороховой дым, слышалась редкая мушкетная пальба и вскрики добиваемых швейцарцев — личной гвардии Людовика. Дело приближалось к развязке.

В спину Аббату ударил яркий солнечный свет, дверца хлопнула. Аббат опустил занавесь и обернулся. Это был его взмыленный помощник.

— Швейцарцы отступили!

— Не кричи, — осадил его Аббат.

Они и должны были отступить. Людовик еще утром выехал из Тюильри и сидел в ассамблее. Он послал записку с приказом уходить из дворца, но спасти швейцарцев от резни это уже не могло. Матадоры умели и любили убивать.

— И сколько на этот час трупов?

Секретарь утер пот и доложил:

— Матадоров около сотни. Сколько швейцарцев — пока неясно, видимо, где-то шестьсот. Наши пушкари отлично сработали — врасплох, залпом прямо по казарме. Даже рукопашной не было.

Аббат поморщился. Ему нужна была обратная пропорция погибших, иначе нельзя будет обвинить Людовика в убийстве собственного народа. С другой стороны, король все равно был обречен. Сильная, огромная Франция, покорившая половину Северной Америки, практически всю Африку и даже Индию, попросту надорвалась. Колонии следовало содержать и охранять, а бюджет уже не мог выдержать такой нагрузки.

Понятно, что Людовик принялся занимать. Ему давали охотно, много. Королевские долги все росли и росли. Однажды наступил момент, когда стало ясно: столько уже не выплатить никогда.

Аббат усмехнулся. Деньги во Франции были, причем много, прямо как в сказке. Один только остров Гаити покрывал сорок процентов мировой потребности в сахаре, а были еще и Ямайка, и Мартиника. Сахар превращался в ром, за него покупали рабов, они поступали на плантации и снова производили сахар. Все это беспрерывно вращалось, приносило отдельным французам огромную прибыль, а страна все нищала и нищала.

Генеральные откупщики, ответственные за сбор налогов, лишь делали вид, что занимаются своим делом. Они и сами были частью этой финансовой карусели. Табак, опиум, водка, сахар — лучшие товары в мире проходили через их руки. Понятно, что делиться с Людовиком эти господа не собирались. Купоны стригли несколько десятков крупнейших семей страны, а все затраты несли Бурбоны. Пришла пора банкротить страну.

Все было продумано. Как во всякой хорошей афере, реальные деньги доставались тем, кто все это время снимал сливки, а на эшафот предполагалось отправить того, кто подписывал бумаги. То есть короля.

Аббат рассмеялся. Когда Людовик осознал, куда все движется, он запаниковал. Обычный, довольно скромный в желаниях человек, более всего любивший слесарное дело, король совершенно не хотел платить за всех. Он начал судорожно искать, с кем бы разделить ответственность за золото, истраченное на общее благо. Конечно же, таких глупцов не нашлось.

Тогда перед Людовиком и предстал человек Аббата. Простыми словами, почти на пальцах он объяснил самодержцу, загнанному в угол, самое главное: почему за долги компаний платят пайщики, а доходы оседают у директоров. Аббат помнил сказанное наизусть. Он сам писал эту короткую речь.

— Все деньги компании видит только ее директор, пайщик же — лишь те, что лежат в кассе. А там всегда недостача.

Король густо покраснел и заявил:

— Но это же жульничество!

— Нет, конституция. Примите ее, и ваши королевские долги превратятся в обязательства всего народа. Ваши частные доходы при этом останутся при вас.

Людовик жутко возмутился, и тогда человек Аббата сказал главное:

— Ваше величество, сейчас у компании по имени Франция несколько сотен директоров, крадущих тысячами способов, и только один пайщик — вы. Да, вы просто обречены стать банкротом!

Тогда до короля дошло.