Оттенки страсти - Барбара Картленд Страница 5

Мона взяла с подноса чашечку едва теплого чая и, незаметно устроившись в углу, стала обозревать гостей. Дамы средних лет, умело скрывающие свой возраст с помощью густого слоя косметики и кокетливых вуалеток по-девичьи весело и непринужденно болтали с молодыми людьми в вызывающе ярких костюмах. Пожилые джентльмены, напротив, развлекали беседами томного вида девиц, которые внимали их старческим излияниям с откровенной насмешкой. Пожалуй, в этой гостиной ее мать, несмотря на свой возраст, была самой красивой женщиной. Высокая, с прекрасно сохранившейся фигурой, с изумительным цветом лица и правильными, еще не расплывшимися чертами, леди Вивьен, конечно же, затмевала всех остальных дам.

Четверть века назад Констанция Персиваль и вовсе была звездой номер один тогдашнего высшего общества. Букеты вместе с сердцами их дарителей слагались к ее ногам охапками. Но юная красавица была неприступна и ветрена. Она с одинаковой легкостью разбивала сердца и молодых, и пожилых соискателей, переступала через них и шла дальше, не опускаясь до сочувствия к безутешным поклонникам. А потом девушка встретила Бернарда Вивьена и влюбилась в него без памяти. Ее избранник был очень красив вмолодые годы и знал это. Он любил бахвалиться среди приятелей, что ни одна женщина не может устоять перед его красотой. Так случилось и с Констанцией. Эта крепость тоже пала, и после скоропалительного романа, продлившегося всего месяц, Бернард и Констанция поженились. Что ж, потом у обоих супругов было достаточно времени, чтобы на досуге поразмышлять о своем выборе и не раз пожалеть о проявленной спешке.

Леди Вивьен по натуре вообще не была склонна любить кого бы то ни было. Да, ей нравилось общество красивых мужчин, ей льстило, что они по-прежнему добиваются ее благосклонности. С возрастом число ее романов только возросло, даже в сравнении с триумфальными победами в далекой юности. Но едва ли можно было говорить о каких-то серьезных увлечениях. Былая страсть к мужу давно прошла, да и ответный огонь чувств тоже угас.

Единственным человеком, к которому леди Вивьен была по-настоящему привязана, был ее сын Чарльз. Он – истинный Персиваль, не раз с гордостью восклицала она. Что, по всей видимости, должно было означать, что молодой человек, во-первых, очень хорош собой, а во-вторых, имеет самое высокое мнение о собственных умственных и прочих способностях. Чарльз всегда имел вид ребенка, которому не вполне понятно, как это всем остальным смертным позволительно ходить по одной земле с ним. Разумеется, Создатель должен был специально позаботиться о красной ковровой дорожке исключительно для него одного, по которой и должна была ступать его несравненная нога, обутая в самый дорогой и изысканный ботинок. К своим двадцати четырем годам Чарльз, по мнению матери, был все еще невинен, аки агнец. Конечно, кое-какие грешки в прошлом за ним водились: скандалы в Итоне, отчисление из Кембриджа, позорная связь с какой-то хористочкой, но все это любящая мать списывала на юношеские шалости и общие издержки молодости. «Мальчик еще просто не перебесился», – говорила она в таких случаях и добавляла, что в один прекрасный день Чарльз с его умом и прочими талантами еще покажет всем, что такое истинный Персиваль.

К женщинам Констанция Вивьен всегда относилась более чем прохладно, и дочь не была исключением. Правда, целых пять лет она не мозолила ей глаза своим присутствием. И вот, к несчастью, Мона вернулась. И теперь придется вывозить ее в свет и все такое. Слава богу, девочка отнюдь не дурнушка. Правда, пошла в отца, не унаследовав и сотой доли яркой красоты Персивалей и их умения всегда оставаться в центре внимания. Но наверняка отыщется какой-нибудь богач, который соблазнится необычной внешностью Моны и захочет жениться на ней. А она с чистой совестью сможет под завистливый шепот света занести в список своих достижений еще одно: любящая мать, удачно устроившая судьбу любимой дочери.

Леди Вивьен окинула быстрым взглядом гостиную. Нет, сегодня здесь нет никого, кто мог бы представлять потенциальный интерес для Моны. Она снова подозвала дочь.

– Мона, дорогая! Наверное, тебе лучше пойти к себе и отдохнуть с дороги. Тем более что сегодня мы ужинаем у Мойры Блэнкни, а она обещала устроить после ужина танцы. Что-то вроде небольшой неформальной вечеринки. Впрочем, в качестве компенсации на следующей неделе я даю званый ужин. Кстати, вы знакомы с леди Блэнкни? – обратилась она к своему собеседнику. – Прелестная женщина, но вот хозяйка из нее – никудышная. У нее же…

Последовал пространный перечень всевозможных промахов и упущений неведомой леди Блэнкни, то и дело перемежающийся восклицаниями типа: «Но она – просто душка», «Очень мила» – и прочее.

Получив разрешение удалиться, Мона пошла к себе наверх. В спальне она застала Аннет, которая все еще возилась с баулами, распаковывая вещи. Мона обвела взором уютную комнату, знакомую ей с детских лет. Спальня соединялась с небольшим будуаром, декорированным с несомненным художественным вкусом. В будуаре хранились детские сокровища Моны, которые рачительно сберегла для нее Аннет: любимые детские книжки, преимущественно сказки, выстроились в ряд на книжной полке, а в углу, на своем привычном месте, посверкивая глазами-бусинками, восседал ее любимый плюшевый мишка. Мона взяла любимую игрушку в руки: плюш поблек и кое-где протерся от времени.

– Ах, Тедди! – прошептала она, нежно целуя мишку в нос и усаживая на прежнее место. – Я уже выросла, а взрослой барышне не пристало играть с плюшевыми мишками.

Внезапно ее охватило волнение: новая жизнь уже началась. Как-то она сложится! Ведь впереди столько всего захватывающе интересного. Целый мир лежит перед ней, ее ждет масса открытий! И начнет она с Лондона!

И все же невероятно: она – взрослая. Какие смешанные чувства вызывает в ней это пока еще новое для нее ощущение. Жила-была девочка, играла себе беззаботно изо дня в день, вечерами засыпала сладким сном, который не нарушали никакие тревожные мысли и переживания. И вдруг все так круто и в одночасье изменилось, словно и не было всех этих безмятежно прожитых лет. Девочка выросла, и кто знает, какие испытания приготовила ей судьба.

Утешает лишь то, что маятник судьбы может качнуться в любую сторону и преподнести не только горе, но и счастье, не только суровые будни, но и радость веселых праздников.

Размышления Моны были прерваны неожиданным появлением Чарльза. Одет, как всегда, с иголочки, лощеный, выхоленный, ее братец действительно был неотразим, как свято верила мать. Во всяком случае, улыбка Чарльза обезоруживала мгновенно.

– Привет, Мона! – он рассеянно поцеловал сестру в щеку. – Вот это да! За прошедший год ты стала совсем взрослой барышней! И, ей-богу – самой настоящей красавицей! На месте нашей мамочки я бы держал ухо востро. Ты в два счета сорвешь с ее головы лавровый венок победительницы. Старушку это может здорово огорчить.

– Перестань, Чарльз! Как ты можешь говорить такие вещи! – запротестовала Мона, но невольно рассмеялась его шутке.

Они поболтали немного о том о сем, обмениваясь дежурными фразами, как это водится между родственниками, которые росли не вместе, а потому при встрече испытывают некую неловкость, не зная, о чем говорить.