Приручи меня, если сможешь - Евгения Чащина Страница 5

Фёдор Васильевич уверенно вливает мне в уши важную информацию. Всё отлично. Значит сработаемся.

Егоров выходит из кабинета, Стася молча сидит рядом. Когда отсоединяюсь, смотрит на меня:

— Зачем я тебе? — голос взволнованный.

— Сама как думаешь?

У нее вновь прорезался голосок? Определенно движемся к прогрессу.

Усмехается с горечью и облизывает пухлые губы, так, что член сам дернулся от этой картины.

— Ясно.

— Тебя унижают в семье? Я же прав?

— Меня унижают все кому не лень, — ответила безразлично, бросив взгляд на стол, на котором я недавно чуть её не взял.

— Менять что-то не пробовала в этой жизни? Или привыкла жить за отцовский счёт? — меня выбешивает эта смиренность.

— Пробовала, — отсекает холодно, — но потом поняла, что жить хочу. Ты знаешь моего отца, и на что он способен. Ты же тот парень, которого они с Агатой упекли в тюрьму? Ты же он?

— Аллилуйя, помнишь меня, крошка Стася? — улыбаюсь, а пальцами тру её губы.

— Мне было тринадцать и твои похождения с сестрицей я не помню. Я помню суд. Я никогда не забуду этот день.

— Хреновое было зрелище, правда? — стиснул зубы.

Она опустила глаза и не стала углубляться. Ребенок в тринадцать не должен видеть, как умирают люди. Хотя её мать умерла того раньше.

— Она поступила с тобой ужасно. Я осознаю это. Я не имела никакого отношения к тем махинациям.

— Я это не делал.

Говорю, а сам задаюсь вопросом: а зачем?

— Я знаю.

Я поднял взгляд на неё.

— Удивлен? Я знаю, на что Агата способна. Знаю, как она влияет на отца.

— Как я понимаю, она жила спокойно после того, как моего отца вынесли под белым покрывалом из зала суда?

— Нет, карма ударила её сразу. Она забеременела, отец заставил парня жениться, и она потеряла ребёнка. Это, впрочем, никак не умаляет того, что она сделала.

— Сейчас как живёт?

Стася пожимает плечами.

— Муж, трое детей. Для кого-то жизнь мечта, для кого-то каторга. Не мне судить.

Поделом. Меня это не волновало и теперь не волнует. Просто к слову пришлось.

— Если я сейчас тебя здесь оставлю и уйду, ты же знаешь, что будет позже?

— У меня не будет позже, — вновь пожимает плечами. — Ты снял обертку и не заплатил. В твоей мести отцу и Агате мне достанется роль твоего отца и тело, накрытое белой тряпкой.

Стася поднимается с дивана и отходит к окну. Обхватывает локти локтями и молча смотрит на вечерний город.

— Ты преувеличиваешь.

Я не верю, что он может убить собственную дочь.

— Он просто подыщет ещё одного мудака с бабосами.

— Как скажешь, — тон снова становится холодным и безразличным.

Она не поворачивается ко мне до самого возвращения её отца.

— Всё готово, — рапортует. — И номер, и документы. Ваша подпись, Илья Андреевич.

Вырываю документы из рук Егорова и внимательно изучаю каждый листок.

— Что же, Егоров. Ты знаешь мои условия, они прописаны здесь черным по белому. Ты понимаешь риски? Девственность дочери за солидный куш. Если вздумаете меня обмануть, твой отель завтра же разберут по кирпичику кредиторы.

Я заношу руку над документом и ехидно смотрю на Егорова.

— С моей стороны обмана нет, Илья Андреевич, — пожимает плечами мужик. — Твоя девственница стоит у окна и, надеюсь, — он оборачивается к Стасе, — не разочарует.

Мне нечего сказать. Ставлю подпись. Второй экземпляр оставляю Егорову и иду к выходу.

— Анастасия, веди меня в номер.

На пороге меня встречает Федор Васильевич, держит в руке дорожную сумку. Я отдаю ему документы.

— Заселяйтесь в любой удобный для вас номер, мы сегодня почетные гости в этом отеле.

Разворачиваюсь к девушке, которая следует по пятам. Беру ее за руку и увожу из апартаментов отца.

— У тебя есть у какие-то пожелания? Шампанское, креветки, фрукты?

— Шампанское будет не лишним, — ответила без всякого энтузиазма.

— Будешь участвовать наравне, не будет больно. Кстати, ты раньше видела обнаженных мужчин не на картинке? — хмыкаю, потому что мне этот испуг и взгляд овцы не интересен.

Хлопнется обморок, что тогда делать? Я хочу настоящего секса с девочкой, которая будет отвечать, а не лежать бревном. Она знала, на что шла.

— Нет, — отвечает однозначно.

Толкает дверь номера, открывает, сразу идёт к мини бару. Достаёт оттуда бутылку виски. Наливает два стакана. Мне мой не протягивает, берёт свой, делает жадный глоток и смешно морщится.

— Раздевайся, — бросаю лениво и бросаю сумку на кресло, сам расстегиваю рубашку и бросаю её на рукоять.

Слышу, как стукнул стакан с виски о столешницу.

Оборачиваюсь и вижу, как девчонка заводит руку за спину, расстегивая лифчик. Платье валяется на полу рядом, трусики ее в моем кармане.

Плечи пассивно опускаются, когда с них слетают бретельки лифчика, и он летит на пол, и вдруг резко расправляются. Делает медленный шаг, поворачивается ко мне лицом. Обнаженная. Во взгляде лед и бездна.

— Иди в душ первой.

Уходит так быстро, что я едва успеваю проводить взглядом. В душе мгновенно включается и журчит вода.

На кой черт я ввязался в эту грязь? Что-то себе доказать? Вот только что? Увидел её и понял, что хочу? Настолько обделен женским вниманием, Сагалов? Вместо того, чтобы стереть с лица земли Егорова, я лично подписал документы на поддержку его бизнеса. Естественно в моих документах были оговорены нюансы, Федор Васильевич отлично поработал с нотариусом. Чувствую, что пожалею о том, что просто не встал и не убрался восвояси. Мне кажется, что подсознательно меня шокировало то, что на мой тупой бред Егоров среагировал не как отец, который должен был вмазать бывшему уголовнику, а как меркантильная сволочь, за солидный куш готовая продать тело дочери. Сижу в кресле до тех пор, пока не слышу негромкое копошение у двери ванной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍