Упасть в облака - Светлана Слижен Страница 5

– Та-ак, – протянула Наталья. – У меня история только закончилась, и тут сразу же новая завязка…

– А если он виноват? – вдруг спросила Вера.

Подруги переглянулись и почти хором выпалили:

– С ума сошла? Чего выдумываешь?

– Нет, – вдруг решительно прошептала Вера, – нет! Никаких завязок больше. Не надо. Он приедет, я с ним поговорю.

– Да ты что? Тут время терять нельзя, надо юриста искать.

– Нет, девочки. Спасибо. Мне надо разобраться в себе. И в наших отношениях. Я не понимаю, что происходит. Спасибо вам, не надо. Никаких расследований, я прошу.

Шумный дождь закончился так же резко, как и начался: будто кто-то обуздал разбушевавшегося хулигана – тот неожиданно для всех замолк на полуслове и вдруг ретировался. Духота снова с азартом набросилась на город, превращая его в тропики.

Через час Вера ехала в такси и пролистывала на телефоне ленты Андрея в соцсетях. С экрана на нее смотрел огромный рыжеволосый мужчина в разных ракурсах. Она пропускала тексты и жадно вглядывалась в фотографии, приближая их настолько, чтобы заглянуть в глаза мужу. Но чем настойчивее она пыталась препарировать зеркало его души через микроскоп современных технологий, тем более расплывчатым становилось изображение, распадаясь на пиксели и ускользая от ее взора. Вот еще различимо лицо в целом, вот Вера увеличивает его, водя по экрану пальцами – и трещинами разбегаются складки вокруг улыбающихся глаз, кажется, еще миг – и через зрачок можно будет проскользнуть внутрь тайных мыслей и истинных эмоций человека, но… матрица распадается на черные, серые и зеленые квадратики, предлагая начать игру снова. Когда кадр увеличить не получается, на Веру смотрит в упор гипертрофированный глаз супруга, будто поймав ее на подглядывании за ним.

Большинство фотографий Андрея можно разделить на три группы: 1) он позирует один, в полный рост или по пояс, 2) он в окружении большого количества людей на мероприятиях (такие снимки нет смысла приближать, там глаз не увидеть), 3) Андрей с кем-нибудь в обнимку (с одним человеком или несколькими). Веру сейчас интересует последняя группа. Больше половины партнеров по кадрам – женщины… Что это – снова начался дождь? Капает через окно машины? Нет, на экран телефона падают слезы. Вера достала носовой платок.

«Кто, кто ему все эти люди, – думала она, – какие у него с ними отношения? У меня с каждым человеком, который встречается на моем пути, выстраиваются какие-то отношения, значит, и у него тоже. Только я заперта дома, и лишь иногда ко мне кто-то приходит, а он постоянно в окружении народа, в бесконечном круговороте встреч: деловых и дружеских, регулярных и мимолетных. Можно ли при таком темпе жизни оставаться верным? Почему, почему я всегда безоговорочно доверяю ему?».

Вера уставилась на очередное фото: Андрей стоит вплотную с молодой спортсменкой, на лицах улыбки, его пальцы видны на ее плече, значит, его рука проходит по ее спине. «Чувствуют ли они что-то друг к другу? Или это жест вежливости? – Вера смотрит на фото мужа с другой женщиной и вспоминает, что сама делала этот снимок на отдыхе, когда они неожиданно встретили его коллегу. – Там точно ничего не было! Десять минут разговора, и каждый пошел своей дорогой. Может, и во всех остальных случаях так же? Правда или не правда содержание этого ролика? Верить или не верить?»

Впервые в жизни вопрос доверия встал для Землицыной настолько остро. Она всегда отмахивалась от подобных мыслей и будто жила в параллельной Вселенной, где не было места банальным переживаниям жен.

Она снова и снова прокручивала архив фотографий на аккаунтах мужа. Там были его снимки с известными личностями и незнакомыми людьми (которые сфотографировались с ним как с известной в узких кругах личностью) на фоне достопримечательностей всех континентов и в интерьерах однообразных залов для пресс-конференций. Был серьезный Андрей – в строгой одежде, и дурашливый – на отдыхе, профессиональные постановочные кадры чередовались с любительскими, сделанными наспех на телефон…

Не было только снимков с женой и дочерью. И Вера всегда была рада этому факту: ей не хотелось попадать под прицел желтой прессы. Андрей ревностно охранял свою частную жизнь и никогда ее не комментировал. Но сегодня жена журналиста впервые задала себе вопрос: «А может, в этом был какой-то иной смысл? Может, он просто стеснялся ее, домохозяйку, не поспевающую за его ритмом?».

– Приехали, – оборвал ее мысли таксист.

Вера вышла из машины, постояла у подъезда рядом с деревьями. Прохлады и облегчения не было.

Лифт оказался сломан, и она пошла пешком. Шаги в пустых лестничных пролетах раздавались короткими пощечинами, сначала – быстрыми и ритмичными, ближе к двенадцатому этажу – редкими и глухими.

На площадке перед дверью в квартиру неожиданно пахнуло свежестью – Вера чуть не наступила на корзину с нежнейшими бело-розовыми цветами. Записка почерком Андрея гласила: «Вера – главное в моей жизни».

«Значит, он написал ее еще до отъезда и отнес в цветочную фирму. А курьер, сволочь, бросил тут», – стараясь не обращать внимания на заколотившееся в груди сердце, Вера подхватила корзину за ручку, внесла в дом и оставила в прихожей.

«Вера – главное в моей жизни… Был ли он в курсе готовящейся студенческой разборки еще до отъезда? Или, как и я, узнал только сегодня?» – мысли Веры текли медленно – сказывалась усталость. Вера… Вере никогда не нравилось ее имя, оно казалось ей холодным и чересчур коротким, отрывистым, будто на нее обиделись и с укором произносили «Вера!», в смысле «знай свое место!» Наподобие «Саша! Мала еще! Вот вырастешь – станешь Александрой!». А Вера – не выросла. В душе она навсегда осталась такой же, как в детстве, – наивной, беззащитной, ожидающей настоящей жизни. В подростковом возрасте ей начало казаться, что имя накладывает на нее обязанность вселять веру в других. Или постоянно искать свою собственную, что тоже было довольно изматывающим занятием.

Вера – это все, что у меня есть… «А у меня вот отняли веру, и у меня ее теперь нет… Вера без веры. Хорошо, что дочь осталась ночевать у друзей и не придется ей объяснять, что со мной. А она бы спросила, она такая внимательная чуткая девочка. И мне пришлось бы объяснять, как-то облекать в слова весь этот сумбур в голове… Ведь если я закроюсь, дам понять, что дочь не заслуживает моего доверия, то в следующий раз и она не поделится со мной наболевшим. Вот такая высокая цена за откровенность, за близкие отношения, они ведь не могут быть в одни ворота».

Вера сняла измятое, неприятное, будто с чужого плеча, платье. Зачем, спрашивается, наряжалась? Чтобы при параде встретить эту новость? Что ж, удалось…

За окном начинало светать. Упасть лицом в подушку, забыться – это желание оказалась сильнее поиска истины.