Что сделала моя лучшая подруга - Люси Доусон Страница 49

— О Бэйли! — Я беру его за руку. Я готова сделать что угодно, лишь бы утешить его. Что угодно.

— Она только сломала лодыжку и три ребра. Не знаю, как вышло, что не случилось ничего более страшного. Мы тогда думали, у нее всего лишь нервный срыв. А теперь я понимаю: тогда-то все и началось. Все было просто ужасно, и мне безумно жаль, что тебе пришлось такое пережить, Элис, что ты ее нашла. Но знаешь, не стоит ее за это ненавидеть. Она сама не ведает, что творит.

Он смотрит на меня так искренне, а я по-прежнему ничего не могу ему сказать.

— Если бы ты ее возненавидела, я бы тебя не винил. Понимаешь, даже наша мать уже не в силах это выносить. У нее ничего не осталось в жизни. Она совсем превратилась в развалину и просто не может приехать и увидеть Гретх в таком состоянии. Но может быть, отец все-таки уговорит ее приехать завтра. — Бэйли устало проводит рукой по лицу. — Да я и сам просто с ума схожу. Будь это мой ребенок, я бы в геенну огненную спустился и вырвал его из пасти небытия, если бы потребовалось, — с неожиданной яростью произносит он.

А потом он запрокидывает голову, зажмуривается и говорит:

— Когда все закончится, я отвезу ее куда-нибудь, где тепло, где она сможет ходить босиком по горячему песку и пить холодное пиво. Где все просто и легко.

Я понимаю: он не кривит душой. Он готов отдать все, чем богат, ради того, чтобы его сестра осталась жива.

— Бэйли, — тихо говорю я. — Можно тебя кое о чем спросить? Гретхен когда-нибудь просила тебя порвать со мной?

Похоже, мой вопрос его изумляет.

— Нет! С какой стати?

Значит, Вик была права: у него просто не хватило сил быть нужным кому-то еще, а я, честно говоря, к тому времени слишком сильно к нему привязалась. Вик навеки застряла в Париже, Гретхен окопалась в Нью-Йорке, с пятичасовой разницей во времени. Том от меня ушел, мое семейство интересовали только результаты УЗИ Френсис, и ее переезд в более просторный дом, и то, что сказала ей в последний раз акушерка. Мне было одиноко, но теперь я понимаю, как мои непрерывные «я скучаю по тебе» в телефонных разговорах с Бэйли нагружали его лишней ответственностью за чье-то счастье — при том, что сам он хотел лишь немного развлечься. Может быть, мы теперь были бы вместе, если бы я ничего не требовала от него, если бы просто оказывалась рядом, когда была нужна ему, — я, его сильная, надежная, заботливая Элис.

— Прости, — говорит Бэйли и гладит мою руку. — Мне не хотелось ни на ком срывать свои чувства. Просто нужно было выговориться. Но теперь мне намного легче, спасибо тебе, — благодарно произносит он. — Пойдем, Элли-Пэлли! ^[55] — Он встает и протягивает мне руку. — Пошли. Хватит с меня этой часовни. И запах тут противный. — Он морщит нос. — Мы нужны Гретхен.

— Вернусь через минуту, обещаю, — говорю я.

Бэйли кивает и направляется к выходу.

— Спасибо, что выслушала меня, Эл, — говорит он. — Как хорошо, что ты отлично знаешь Гретхен. Она — вернее, мы с ней очень многим тебе обязаны. Спасибо, — повторяет он и уходит.

Дрожащими руками я переворачиваю страницы Библии и нахожу слова о прощении завистника. Я снова и снова перечитываю эти строчки, с такой силой вглядываюсь в текст, что начинаю различать структуру бумаги, и слова постепенно проникают в мое сознание: «Ибо где зависть и сварливость, там неустройство и все худое» ^[56].

Глава 22

— Вдохни поглубже, дорогая, и объясни толком, что случилось.

— Он бросил меня! Наконец мы с ним остались вдвоем, а он бросил меня!

Я сидела, прижавшись спиной к стене, в квартире Гретхен и рыдала в телефонную трубку.

— Как? Только что? — спросила Вик.

Я попыталась совладать с собой.

— Он вчера вернулся из Рио…

Вик фыркнула.

— Как обычно.

— …И попросил меня встретиться с ним как можно скорее. Я ничего нехорошего не подозревала, я так и подумала, будто он просто хочет со мной встретиться. — Я в отчаянии поискала глазами свежий носовой платок. — Он сказал, что ему нужно выбраться из дома, чтобы не заснуть, — продолжала я. — И мы встретились в Гайд-парке, попили кофе, а потом прогулялись. Я так радовалась тому, что он вернулся, и болтала без умолку.

— Ясное дело, — сочувственно проговорила Вик.

— Я шла, разбрасывала ногами опавшие листья и говорила про то, как мне всегда хотелось побывать в это время года в Новой Англии и посмотреть, какая там осень, и еще всякую чепуху говорила вроде: «Правда, какие потрясающие цвета? Ну давай же, делай как я!»

Теперь это все казалось мне настолько унизительным, что я зажмурилась от стыда.

— Ох, какая же я дура! Он, чего доброго, подумает, будто я хотела сказать, что мне хочется поехать туда вместе с ним.

Вик терпеливо ждала.

— Он молчал, он был какой-то подавленный, но я решила, что это из-за перелета, из-за разницы во времени, поэтому я сказала, что, если он не хочет, я могу попинать листья вместо него, и нечаянно поддела туфлей собачью какашку.

Мне хотелось рассмеяться, но у меня не получилось.

— О нет!

Вик, надо отдать ей должное, и не подумала смеяться.

— Я не заметила ее под кучей листвы. Я стала вытирать туфлю о траву и сказала, что отмою ее, когда мы вернемся домой, но он сказал, что ничего не получится, а я сказала — получится, и показала ему туфлю, чтобы он увидел, что я ее почти очистила, а он тогда сказал, что не с туфлей, а у нас ничего не получится.

— Оооооооох, — простонала Вик. — А ты что сказала?

— Точно не помню. Сначала — ничего особенного. — Я прижала колени к груди и сгорбилась над телефоном. — Он проводил меня сюда, и, наверное, это было дико для него — провожать меня в квартиру своей сестры.

— Уж это он мог сделать, черт бы его побрал! — возмущенно воскликнула Вик.

— Но когда мы пришли сюда, я поняла, что он сейчас уйдет, и все, я попыталась убедить его в том, что он совершает ошибку.

Боль от свежих воспоминаний была настолько сильна! Я видела, как он стоит в дверях, все уже решивший для себя, а я, цепляясь за последнюю соломинку надежды, пытаюсь изложить ему причины, почему ему стоит остаться со мной… Я снова разрыдалась.

— Лучшего способа окончательно разбить собственное сердце не придумаешь, — сказала Вик.