Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 49

Манди прикусила губу, пытаясь не засмеяться.

— По крайней мере, ты шьешь теперь по прямой линии, — сказала она любезно.

Александр возвратился со своих привычных военных развлечений раньше всех, и Манди задразнила его, понуждая взять иглу.

— Если будешь упорно заниматься, со временем сможешь прошить столь же прекрасный шов, как любая изящная леди, закрытая в ее покоях, — поддразнивала она.

— И тогда у меня на пальцах будет больше дырок, чем в решете, а глаза навсегда будут видеть только ряды и ряды крошечных стежков, аминь! — парировал он, отворачивая лицо.

— Так ты признаешь поражение?

Александр засмеялся.

— Изучение тактики подсказывает, когда следует согласиться со своим поражением и совершить изящное отступление. — Он вручил ей желтую ткань. — Ты шей, а я буду готовить.

— Трус, — заявила Манди, откровенно подтрунивая, и наблюдать, как он занялся ужином.

Она должна была признать, что он имел некоторый талант в приготовлении еды, когда это требовалось. С колдовским блеском в глазах он притащил винную флягу Харви и вылил больше половины ее содержимого в котел, стоящий на треноге на огне.

— Он не похвалит вас за это, — предупредила Манди со смехом.

— Он сможет скоро купить несколько больше. Кроме того, его здесь нет. Он — в лагере с Осгаром, Элис и еще какой-то потаскушкой, так что сомневаюсь, что он возвратится до полуночи.

Вытащив кинжал, Александр приступил к приготовлению овощей. Игла Манди летала над тканью, и наступила тишина. Это был один из тех вечеров, который западает в память, и она цепляется за него в случаях, когда Александр, так же как и Харви, оказывался далеко от очага.

Александр переложил нарезанные овощи в горшок с вином, перемешал все, затем притащил свою дощечку и разложил принадлежности для письма.

Продолжая шить, Манди смотрела на него, и острая боль пронзила ее, из какой-то части, которая была более глубокой и дикой, и она даже не знала, как это назвать. Она только знала, что для нее — радость быть с Александром и что ее дыхание начинало частить, а щеки гореть всякий раз, когда он смотрел на нее. Однако, сейчас он не смотрел, а сосредоточенно нагнулся и выписывал изящные буквы коричнево-черными чернилами из дубовой золы.

Восхитительный аромат смешивающегося в тумане на золотом вечернем воздухе пара и дыма начал доноситься от кипящего котла.

«Мы могли быть хорошей семейной парой», — подумала Манди и на мгновение почувствовала удовольствие от мечтаний. Но даже сейчас, приукрашивая этот момент подобно писцу, рисующему буквицу, она знала, что этого не может, не должно быть. Никакая пара не была больше преданной, чем ее родители, — и посмотрите, что случилось с ними. На совместном жизненном пути они погубили друг друга…

У Александра подвижный, беспокойный характер. Сейчас он, в сущности, просто взял короткую отсрочку перед новым жизненным броском — а ей хотелось большего, чем холщовая палатка, соломенная подстилка и отсутствующий муж. Ее фантазии приняли другой оборот, и она вообразила себя нарядно одетой, важной и избалованной леди, свободной от мирских забот. Но и этого было слишком мало для нее. Знатных дам и так немного, и за свои пышные наряды они расплачиваются почти полной утратой свободы. Все, что остается, вероятно, мелкое тщеславие да маленькие заботы, разрушающие душу.

Пока Манди шила, она пришла к выводу, что источник свободы должен черпать силу в ее собственной жизни. Но нужно понимать себя и сей мир — и это понимание станет как зерно, прорастающее в достижения. Источник оросит зерно… Если о первом не заботиться как следует, последний никогда не сможет расти.

Манди нахмурилась, поскольку она боролась с мыслями. Ее взгляд еще раз упал на Александра, который только что закончил письмо и посыпал песком чернила, чтобы высушить их. Вот он-то направил свои мысли, мечты и идеи в дела и шагает по избранному пути с неиссякаемой энергией.

— Не мог бы ты научить меня этому? — спросила Манди, повинуясь импульсу, рожденному ее мыслями.

— Чему? — Он оглянулся.

— Читать и писать, как ты.

Она ожидала, что он скажет, как это трудно, что это вовсе не дело для женщины или что у него нет времени.

Александр осторожно свернул лист пергамента в цилиндр и перевязал его узкой полосой ленты.

— Могу, если ты хочешь, — сказал он. — Но этому нельзя научиться за один вечер.

— Я готова упорно заниматься.

Александр поджал губы и провел по ним указательным пальцем в обычном жесте замешательства и подумал, откуда такой внезапный интерес.

Манди покраснела.

— Я хочу научиться, — сказала она воинственно. — Ничто не появляется из ничего. Я наблюдаю, как ты размалываешь чернила, точишь перо и пишешь красивые письма. Я хочу научиться делать то же самое.

Он слушал ее объяснение очень внимательно, и медленная улыбка загорелась в глубине его глаз.

— Очень хорошо, я все тебе покажу, — сказал он. — И надеюсь, что ты окажешься лучшим писцом, чем я — портным!

Следующие две недели между прочими делами Манди занялась обучением письму. Она сама объясняла Александру, как просто шить, но он обнаружил другое, когда взял иглу. Теперь, в свою очередь, она поняла, что легкая непринужденность, с которой он владел своей иглой обманчива, все было более трудней, чем это выглядело со стороны. Она начала обучение с восковой дощечки и острого деревянного стилоса. Когда же она выучила все буквы алфавита, в их прописной и строчной формах, он приступил к обучению пользования пером и пергаментом.

Перо иглы должно быть срезано точно, чтобы обеспечивать ровный край и толщину чернилам, которые в свою очередь должны быть смешанными в правильной пропорции — ни слишком густые, ни слишком жидкие.

Пергамент должен быть заранее подготовлен для каллиграфического письма и размечен шилом, чтобы определить каждой букве ее место. Манди пришлось научиться подчищать свои постоянные поначалу ошибки, не повреждая поверхность листа. Хотя она делала много ошибок, ей помогал править и красиво выводить буквы ее глаз швеи. Александр был как расплавленное олово: то нетерпеливо хватался за голову, то быстро нахваливал, но, кажется, оставался доволен своей ученицей. Он заставил ее писать один из его текстов и затем читать это ему. Затем заставил ее написать короткое письмо воображаемому другу.

Ее понимание росло, и она впитывала знания с такой энергией, о которой даже не подозревала до сих пор. Александр был удивлен, восхищен и очень гордился и ее успехами, и ее старанием настолько, что сократил свои посиделки с другими рыцарями, чтобы выделять дополнительное время для занятий.

Харви, однако, был против полного обучения.

— Это — не женское дело, набивать голову такими знаниями, — протестовал он, когда с Александром как-то утром ухаживали за лошадьми. — Я и то не нуждаюсь в этих навыках. Зачем это ей?