Влюбленная американка - Элизабет Вернер Страница 49

Всегда веселый Аткинс был на этот раз в плохом настроении; казалось, он ворчливо смотрел на расстилавшуюся перед ним прекрасную долину. Он не мог понять, почему так рано появилась зелень, когда по ночам еще бывают заморозки; ему казалось почти насмешкой, что солнце жжет, как в июле, а Рейн был ему просто противен. Аткинс злился на оттепель, на то, что на дороге была вода и он уже успел промочить ноги.

Воды Рейна неслись вперед, точно стремясь захватить в свою глубину и самого американца. Все встало вверх ногами в этой Германии; никто не хотел подчиняться старым порядкам; все выходило из границ — и природа, и люди.

Эта неожиданная ранняя весна как будто нарочно явилась, чтобы приветствовать теплом и ароматом цветов новую империю. А в Б., этом ученом гнезде, торжествовали радость и ликование: там готовились к встрече профессора университета, совершавшего героические подвиги во время войны.

Джен мало обращала внимание на дурное настроение своего спутника; она знала, что его злят доносившиеся даже сюда пушечные выстрелы, которыми жители города встречали своих героев-победителей. Тем не менее, когда Аткинс снова начал ворчать на тяжесть дороги и невыносимую жару, она не сдержалась и нетерпеливо ответила:

— Отчего же вы не остались в городе? Я не могу принимать участие в торжествах из-за траура и нарочно придумала эту прогулку, чтобы дядя и тетя не сидели из-за меня дома. А зачем вы пошли? Мне сегодня не нужен провожатый.

— Я тоже не вижу необходимости сидеть в городе, где всякий уличный мальчишка смотрит на меня с видом превосходства, а каждый студент требует, чтобы я раскланивался с ним, как верноподданный со своим властелином; чтобы я преклонялся перед его «германским духом». Нет, бог с ними, пусть сами восхищаются собою! Везде, во всех клубах и обществах, только и слышишь о новой германской империи; все это так надоело мне, что я не дождусь той минуты, когда снова буду в Америке, хотя возможно, что попаду из огня да в полымя, так как и от тех немцев, которые поселились в Америке, тоже житья теперь не будет.

— Все-таки вам придется признать величие Германии, — с улыбкой заметила Джен. — Как вам ни тяжело, но ничего не поделаешь! Я убеждена, что и вы в конце концов найдете самым удобным для себя с уважением относиться к нашему германскому духу на нашей родине.

— «Наш дух, наша родина», — повторил Аткинс с некоторым недоумением. — Ах да, я все забываю, что вы совершенно отошли к немцам и прониклись их идеалами. Ну, слава богу, дошли наконец! Не понимаю, что вы находите здесь хорошего? Солнце так сверкает, что в свете его лучей невозможно ничего увидеть, а от блеска воды можно ослепнуть. Эти старые серые стены вот-вот обрушатся и задавят нас с вами. Умоляю, будьте осторожны!

Джен, ничего не ответив, села на камень и предоставила своему спутнику полную свободу ворчать и на солнце, и на реку, и на развалины старого замка.

Излив свое неудовольствие, Аткинс сел наконец рядом с девушкой.

— Я очень жалею, — кротко начал он, хотя его лицо выражало тайное злорадство, — что Б. не встретит сегодня своего главного героя. Мистер Фернов действительно не вернулся со своим полком. Все букеты и венки, которые заготовили мистер и миссис Стефан, бесполезно увянут, а торжественные спичи и ученые речи, которыми студенты надеялись обрадовать своего профессора, останутся при них, как антикварная редкость. Я убежден, что мистер Фернов в один прекрасный день тайно явится домой и на следующее же утро засядет за свой письменный стол с пером в руках, как будто ничего другого и не бывало. Это на него похоже. С ним одним из всех немцев можно жить спокойно, не боясь испортить нервы.

Аткинс злоупотреблял кротким настроением Джен и решился даже произнести имя профессора, что не дерзал делать в течение всей зимы. На это у него было основание: он обиделся на Джен за то, что она начала обращаться с ним так, как со Стефаном, перестала посвящать его в свои сердечные дела. Аткинс до сих пор не знал, что произошло между женихом и невестой, а этот вопрос крайне интересовал его. Прямо он не решился расспросить Джен и прибегнул к хитрости, надеясь, что упоминание о Фернове заставит молодую девушку удовлетворить его любопытство.

Однако его ожидания не оправдались. Хотя Джен покраснела при упоминании Фернова, но оставалась спокойна и не произнесла ни слова.

Аткинс увидел, что должен был подойти как-нибудь иначе к интересовавшему его вопросу, а потому, испытующе глядя на Джен, сказал:

— Вероятно, наш план путешествия несколько изменится; внезапный отъезд Генри привел меня в полное недоумение; меня, конечно, не нашли нужным посвятить в то, почему Генри влетел вчера вечером как бомба в мою квартиру и без всяких объяснений схватил свои чемоданы и уехал на вокзал. Он был в таком возбужденном состоянии, что я даже не решился спросить у него, что случилось. Однако мне очень хотелось бы знать, ведь это затрагивает и мои интересы: на чем вы порешили, Джен?

— Я ничего не знала об отъезде Генри, — ответила она, опустив глаза. — Он не оставил мне никакого письма?

— Нет, даже не просил кланяться. Он на ходу пробормотал, что с первым пароходом, который найдет в Гамбурге, уедет обратно в Америку.

Джен глубоко вздохнула, но на этот раз вздох выражал грусть, а не облегчение.

— Джен, что у вас произошло с Генри? — тихо спросил Аткинс, низко наклонившись к девушке. — У него был ужасный вид, когда он вернулся от вас.

— Вы всегда говорили, что Генри любит меня, — слегка дрожащим голосом ответила Джен, — а я этому никогда не верила; я думала, что Алисоном владеет только страсть к деньгам.

— Так оно и будет впоследствии, — сухо заметил Аткинс. — Такой человек, как Генри, может лишь раз в жизни поддаться сердечному порыву. Ему следовало остановить свое внимание на прирожденной американке — та никогда бы не отказала будущему шефу фирмы «Алисон и Компания». Соединение немецкой крови с английской не приводит к добру, вы в этом сами убедились, а Генри не забудет об этом в течение всей своей жизни. Впрочем, он не из тех, кто будет долго страдать от безнадежной любви, я убежден, что не пройдет и года, как мы услышим о его браке с какой-нибудь богатой американкой.

— Дай бог, чтобы это было так! — с чувством сказала Джен, вставая с камня.

Аткинс тоже поднялся и молча стоял рядом с девушкой.

— Не отправиться ли нам дальше? — предложил он наконец. — Старый замок, несомненно, очень интересен, но среди этого средневекового романтизма чувствуешь себя как-то неуютно; к довершению всего здесь все время гуляет сквозной ветер. Не лучше ли спуститься вниз, в более тихое место?

— Я останусь здесь, — решительно заявила Джен, — но не хочу подвергать вас «романтическому сквозняку»! Вы хотели пройти в М., пожалуйста, не стесняйтесь, мы встретимся на обратном пути.

Намек был ясен, и Аткинс с удовольствием понял его; ему было невыносимо скучно среди этих развалин, он обрадовался случаю и простился с Джен.

«Кажется, мне придется возвращаться одному в Америку, — весело подумал он, поворачивая на боковую тропинку, которая вела вниз. — Тем не менее я с особенным удовольствием препровожу через океан все имущество мистера Фореста, о котором так мечтал Алисон. Теперь все это неожиданно сваливается в руки немца, а тот так легкомыслен, что даже ни разу не справился о состоянии мисс Форест. Он, вероятно, думает, что его профессорского жалованья вполне достаточно для содержания семьи. Впрочем, я не сомневаюсь, что Фернов сделает карьеру. Его и теперь принимают везде как будущего гения; вероятно, что-нибудь да есть в его стихах, раз они наделали столько шума. Теперь, имея за спиной миллион да еще такую жену, как Джен, которая все время будет толкать его вперед, он может сделать очень многое. Покойная миссис Форест, наверное, ликовала бы от счастья, если бы могла предвидеть, что ее дочь выйдет замуж за немецкого героя. Вот интересно, как отнесся бы мистер Форест к тому, что все его богатство переходит в немецкие руки и будет служить на пользу немцам? Впрочем, я думаю, и мистер Форест был бы доволен».