КаМаЗ и Ч.М.О. - Тата Кит Страница 49

Это не со мной всё происходит. Не может со мной такого происходить!

Я целуюсь с отцом своего ученика?!

О, боже!

Рефлекторно льну к его телу своим, когда теплые чуть шершавые ладони скользят по моей спине. Чувствую, как он сильнее ныряет пальцами под короткую кофту, но ничего не могу сделать. Я словно парализована мягкостью и вкусом его губ. Даже короткая щетина совсем не колет, наоборот, её приятно ощущать на своей коже.

Сильные, но такие ласковые в этот момент руки плавно скользят к груди. Не встретив моего сопротивления, подушечкой большого пальца Костров касается моего твердого соска.

От поясницы вниз живота простреливает яркая вспышка. Словно он не соска моего коснулся, а зажигалкой чиркнул.

И это отрезвляет.

Едва его язык снова касается моего, как я резко толкаю Кострова в плечи и делаю шаг назад. Будто боясь, что он снова меня поцелует, вскидываю руку и зажимаю пальцами его губы.

Смотрю в его глаза, заволоченные туманом похоти, и не знаю, что делать дальше. Не понимаю, как вырулить из сложившейся ситуации и не чувствовать себя неловко весь оставшийся вечер.

—Это… это харассмент,— выдыхаю я, наконец, собрав в своей голове хоть какие-то мысли, кроме тех, в которых мне хочется обратно в его сильные руки.

Отпускаю его губы и отхожу к столу. Залпом выпиваю шампанское из своего бокала. Немного подумав, выпиваю алкоголь и из бокала Михаил Захаровича, а затем, как в каком-то бреду, хватаюсь за бутылку и присасываюсь к горлышку. Холодная шипучая жидкость приятным теплом растекается по телу, но успокоиться не позволяет. Главным образом потому, что я чувствую на спине пристальный взгляд Кострова.

—В корзине есть ещё коньяк, виски и перцовка. Тебе открыть?— с легкой улыбкой в голосе спрашивает мужчина.

Оторвавшись от бутылки шампанского, я ставлю ее на стол. Снимаю очки, растираю глаза и упираюсь в стол ладонями, словно пытаюсь отдышаться, как после длительной пробежки.

—Это неправильно, Михаил Захарович. Нам нельзя.

—Нам нельзя сосаться во время родительского собрания, Маруся,— слышу, как он приближается ко мне сзади.— Хотя, если бы я узнал тебя поближе раньше, то, возможно, мы бы уже и на родительских собраниях сосались.

Его дыхание касается моего затылка. Я чувствую, как он дышит, чувствую, как задевает губами кожу, прокладывая дорожку к уху. И от неправильности всего происходящего так хорошо, что поджимаются пальцы на ногах и хочется просить добавки.

—Михаил Захарович,— с трудом беру себя в трясущиеся совершенно неуверенные руки и разворачиваюсь лицом к мужчине. Тьма его зрачков затопила радужку и очаровала, заставив замолчать и забыть о том, что я положила ладони ему на груди, чтобы оттолкнуть.

А и чёрт с ним! Пошло оно всё! Они все…

Привстаю на цыпочках и уже сама целую его в губы, гордясь собой. Гордясь тем, что я тоже умею быть инициативной.

Крепкие руки подхватывают меня за талию и, как пушинку, поднимают над полом и усаживают на край стола.

Слышу, как за спиной гремят блюдца, которые Михаил Захарович смещает одной рукой в сторону, а другой, ныряет в мои волосы и сжимает их в кулак, окончательно меня разлохматив.

Обхватываю его бедра ногами и прижимаю к себе. Неимоверными усилиями глушу в себе странное животное желание потереться этим местом о жесткую ширинку. Я никогда так не делала и, вряд ли, когда-либо стану.

Словно услышав моё тайное грязное желание, Костров сам хватает меня за бёдра и вжимает в свою ширинку. Я чувствую плавное движение его бедер. Мы словно занимаемся сексом, не раздевшись.

Как это называется?

Петтинг?

Это называется волшебством.

Боже, как чудесно!

Будто понимая его без слов, я поднимаю руки и позволяю снять с меня кофту, в которой уже кажется жарко. Вздрагиваю, когда кожа наших тел соприкасается. Хочется стыдливо закрыть грудь руками и спрятаться. Меня никогда еще не раздевали так горячо и страстно. Да еще при свете и на столе. Обычно я уже ложилась в постель обнаженная и ждала в темноте, когда Витя ляжет рядом, и начнется процесс соития. Но то, что происходило сейчас,— совершенное безумство, хаос, неконтролируемая мной стихия. И эта бесконтрольность будоражит. Хочется узнать, что еще она для меня готовит. Какие еще мои внутренние устои способна сжечь дотла.

Костров мягко убирает мои руки от груди и кладет их на ремень своих джинсов.

Вопросительно смотрю в его глаза, не понимая, насколько он серьёзен.

Лёгкий кивок, едва заметная улыбка, и снова его губы на моих губах. Глаза закрываются в приступе блаженства, а руки сами, словно делали это уже сотни раз, расстегивают ремень, пуговицу и ширинку.

И всё.

Я не знаю, что делать дальше. Дальше никаких инструкций нет. Я в лёгкой растерянности, но тут же о ней забываю, когда влажные поцелуи спускаются вниз по шее к ключицам и груди.

Костров всасывает вершинку, а я ищу руками опору за своей спиной, чтобы дать ему больше. Снова обхватываю его бедра ногами и тяну на себя. Уже нет сил терпеть это томление внизу живота. Мне нужно хоть малейшее прикосновение ко мне там.

Внезапно Костров прикусывает мой сосок зубами, отчего я не сдерживаю стона и тут же краснею. Распахиваю глаза, боясь увидеть на мужественном лице отвращение не только от моей внешности, но еще и от тех звуков, что я только что издала.

Боже! Разве можно так громко стонать? Это же неприлично!

—Прекрати думать,— чувствую горячий шёпот у своей шеи.— Просто получай удовольствие. Как я.

—Это неправильно,— качаю головой и снова закрываю глаза, запрокидывая голову.

—Вот и я думаю, что хуйня какая-то,— резко рубит Михаил Захарович. Убирает мои ноги со своих бедер и, вынуждая меня почувствовать стыд, сводит их вместе, словно вдруг очнулся от сладкого марева и почувствовал отвращение.

И только я думаю, что на этом всё закончится, как Костров хватается за резинку моих шортов и тянет их вниз вместе с трусами. Машинально приподнимаю зад, чтобы помочь ему и тут же начинаю мечтать о пледе или, хотя бы о том, чтобы он погасил свет. Но его голодный, совершенно дикий и незнакомый мне взгляд блуждает по моему телу и оставляет горячий след и мурашки там, где только что смотрел.