Пари, или не будите Лихо - Яна Лари Страница 49

Другая жизнь

Я сдавленно чертыхаюсь и растираю ладонью лицо, пытаясь собрать мысли в кучу. Впервые не получается подобрать правильные слова, чтобы донести до девушки степень своего равнодушия. А та находится примерно на уровне товарищеской симпатии, то есть до взаимности мне, как до Бали на скейте.

"Прости, мы неплохо проводили время, я даже собирался подождать пока ты перестанешь верить в единорогов, но увидел твою сестру и Амур обстрелял меня из гранатомёта" – так что ли? Что-то я сильно сомневаюсь, что при таком раскладе сестринские чувства победят в неравном бою с покусанным самолюбием.

– Матвей, ты не переживай так, – выдыхает Лиза, робко касаясь пальцами моего локтя. – не бывает поздно, бывает уже не надо. Я всё ещё готова тебя выслушать.

Ох, малая, не нравятся мне эти твои сетевые мудрости...

По лицу Ромашки сразу становится понятно, что ей до задницы моя прощальная предновогодняя речь, потому что за расширенными зрачками от радужки осталась одна каёмка. Так обычно Муся смотрит на брошенный в неё клубок носков.

Перестань пускать на меня слюни, солнце! Я не конфета, а если и так, то гуталиновая. Но вслух, конечно, такого не скажешь. Вслух я терпеливо захожу издалека.

– С совершеннолетием, малая, – протягиваю ей отломанную веточку цветущего абрикоса, но Лиза продолжает прожигать меня завороженным взглядом и отвечает разве что болезненным румянцем. Приходится продеть подношение в убранные за ухо волосы, катая одной ногой, стоящий между нами скейт. – Я помню, когда у тебя день рождения. Не хотел портить праздник напоминанием о себе.

Собираюсь намекнуть, что пора бы обратить свой взор на более достойных кандидатов, но она меня опережает.

– Тише, – привстав на цыпочки, Лиза прижимает указательный палец к моим губам. – Не продолжай нести чушь. Я тогда сгоряча много чего нагородила. Уверена ты достаточно опытный, чтобы знать: если девушка говорит, что ненавидит тебя – значит любит, но ты козёл!

Очевидно, смутившись своих слов, она ещё больше заливается краской.

А я... я достаточно опытный, чтобы понимать: если девушка заговорила статусами, то дело дрянь. Можно смело вывешивать белый флаг. На каждый мой аргумент найдётся куча философских истин. Кто я такой, чтобы спорить с Конфуцием, или кому там гениальному они приписаны?

Лиза времени зря не теряла, подготовилась на славу. Придётся крыть полуправдой.

– Послушай, я подошёл, только чтобы узнать у тебя адрес сестры, – прячу волнение за нахальной улыбкой. – Или хотя бы номер телефона.

Она выглядит настолько растерянной, что я с трудом унимаю возникшее чувство вины. Выдать насколько это для меня важно, значит позволить собой манипулировать. Ромашка, может, и наивная, но далеко не дура. Себе не получит, так обломает напоследок.

– Зачем тебе Вера? – тихий голос жалит разочарованием, уводит на опасную почву, и я по привычке тяну руку в карман за пачкой сигарет, чтобы заглушить порыв вытрясти из девчонки адрес вместе с романтической дурью, проевшей ей мозг.

– Курсовая знакомому нужна, – выпускаю струю едкого дыма в сторону. – Ты вроде говорила она биологичка.

Взгляд Лизы становится хмурым и испытывающим, а губы растягиваются в недоверчивой усмешке.

– Курсовая и всё?

– Ну, там как договорятся, – развязно подмигиваю, доставая телефон. – Диктуй, перешлю ему сразу.

Да простит меня Беда. В случае успеха с меня ящик пива.

– Ищите другого биолога, – напряжение в её голосе сменяется апатичностью. – Она давно уехала. И судя по всему, надолго.

Пары слов достаточно, чтобы стереть мою напускную улыбку.

– Куда уехала? – перехватываю девичью кисть, признавая, что моему терпению пришёл конец. Неизвестность доводит до ручки, до зубного скрежета, до помешательства, если на то пошло. Нервы не выдерживают, я содрогаюсь всем телом под волной жгучего озноба. – Адрес?!

Пепел зажатой в углу рта сигареты падает на манжету её джинсовой куртки и, похваченный ветром, перелетает на закатанный по локоть рукав моей рубашки, но ни одному из нас уже до этого нет дела. Воспользовавшись заминкой, Лиза резко оттягивает ворот моей футболки.

– Кулон. Всё-таки это был твой. Она уже тогда мне врала, – голубые глаза, до мурашек похожие на Верины затягивает слезами. – в новогоднюю ночь... она с тобой была. А я ей в телефонную трубку душу свою выворачивала пока вы там... вдвоём... Хорошо посмеялись, наверно. Боже... Какие же вы мрази! Оба! Ненавижу вас!

– Виноват я один. Она сопротивлялась, я преследовал. Увидел и залип, пропал – называй, как хочешь, – Лиза хмурится, делает шаг в сторону, затем в другую, но я каждый раз становлюсь так, чтобы ей не удавалось уйти. – Я её вынудил. Не оставил ей выбора.

– Веру и заставить? – истерично хохочет Ромашка. – Ещё скажи, с ножом у горла её под собой распял.

– Чего ты на сестру взъелась, не пойму? У нас с тобой всё равно не было будущего.

– Откуда ты можешь знать?

– Отсюда, – соединяю наши ладони, сжимаю хрупкую кисть до протестующего писка и яростно приближаю к её глазам. – Видишь?! Ни одной искры. А с ней – пожар. С ней на костре горю, тону в ледяной проруби. С ней задыхаюсь, понятно? Но лучше так, потому что без неё вообще не дышу. Дай мне адрес сестры, малая. По-хорошему прошу. Я не отстану, ты знаешь.

– Да не нужен ты ей! – с горечью выдыхает Ромашка. – В Штатах давно твоя ненаглядная.

– Что ты сказала? – сдавленно переспрашиваю, пошатнувшись от какого-то резкого опустошения, будто протянутая между мной и Верой нить натянулась струной и, тихо дзинькнув, порвалась.

Вокруг нас облетают лепестки абрикоса, я, кажется, даже слышу их шелест. Слышу, как рассыпается от удара об асфальт пепел сигареты, слышу, как вязко сглатывает Лиза под жужжание пчёл. Молчат только мои мысли: абсолютный штиль, траурный. Наверное, так умирает надежда.

– Только то, что вообще не должна тебе рассказывать, – бледные губы дрожат, когда она кривит их в болезненной улыбке, заглядывая мне в глаза. – Уехала. И ей там хорошо. По голосу слышно, что счастлива. И теперь я вдвойне рада, что без тебя.

– Что она там забыла? – последнее слово хрипит запущенной простудой, а взгляд, будто потеряв фокус, смотрит в никуда. Только падающие лепестки изредка рябят напоминанием, что мир вокруг меня продолжает жить как раньше.