За твоими глазами - Лина Соле Страница 48

– Что с ним? – спросила Марго, практически отлепившая меня от танца с Леоном.

– Смотря что ты имеешь в виду.

– Тони сегодня какой-то слишком веселый, он перебрал?

– Нет, – я засмеялась, – он не пьет.

– Тогда вдвойне странно, – мы танцевали под зажигательную музыку. – Мы с ним встретились у туалета.

– Да? – я напряглась, Леон ничего мне не сказал по возвращении, сразу же пригласил на медленный танец. – О чем говорили?

– Да так… Он поздравил меня, пожелал кучу всего, как профессиональный тамада, – она хихикнула. – Тут я и подумала, что он напился.

– Нет, – я посмотрела в сторону одиноко сидящего за столом Леона, будто черный мазок на белом холсте.

– Еще он попросил у меня прощения за то, что причинил тебе боль, – добавила Марго и замерла, по ее лбу текли тонкие струйки пота. – Сильный поступок.

– Да, – только и ответила я, не найдя других слов от неожиданности.

– Странно, что раньше он не пошел не контакт, – музыка сменилась, и Марго плавно двигала руками и бедрами. – Может быть, все наладилось бы раньше.

– А сейчас наладилось?

– Поживем – увидим, – она чмокнула меня в щеку. – Ладно, иди к своему Тони, а то он там чернее ночи сидит.

Вернувшись к столику, я наклонилась и крепко обняла Леона под его протестующее: «Эй, задушишь!»

– Спасибо, – я поцеловала его в ухо.

– Рассказала? – без лишних предисловий спросил он.

– Угу, – промычала я, Леон развернулся и усадил меня на колени. – Почему ты попросил прощения у Марго?

– Потому что виноват.

Я нахмурилась. Музыка не смолкала, нам приходилось почти касаться лицами друг друга, чтобы расслышать.

– Ты поступил благородно, – я гладила пальцами его плечи, рубашка была новой, но какой-то шершавой, как мелкозернистый наждак.

– Где я и где благородство, Мэй? – он скорчил гримасу.

– Я чувствую, что ты – лучше, чем хочешь казаться.

– Неужели? Не ты ли называла меня садистом? – воскликнул он.

– Потише! – я сделала страшные глаза.

– Так что, не ты? – нарочно тихим шепотом переспросил Леон.

– Я, – также шепотом ответила я и, облизав губы, добавила. – Но, может быть, мне теперь даже нравится.

Взгляд Леона был переполнен эмоций: изумление, восхищение, темное желание.

– А ты – хуже, чем хочешь казаться, – он сказал настолько тихо и низко, в самое ухо, что мурашки побежали вдоль позвоночника.

Свет переключился, вдруг стало ярко, голос ведущего заявил, что через пять минут вынесут торт. Я поднялась с коленей Леона, но он потянул меня обратно и спокойно сказал:

– Хочешь пойдем? Ты ведь не любишь сладкое.

Он все знал, каждую мелочь. Знал меня лучше, чем папа, Марго и Тони… чем я сама себя знала. Он много молчал, слушая, или давал грубые язвительные комментарии, на которые я, естественно, обижалась. Он не боялся просить прощения и признавать свой цинизм и резкость. А после – после близости или после возвращения домой – я осознавала, что Леон, в сущности, был во всем прав, как бы жестко или неприятно ни звучали его слова. Каким бы агрессивным ни было его поведение – он мог что-то разбить в порыве ярости – меня он всегда защищал, даже когда я была очевидно неправа.

В ночь после свадьбы Марго я впервые призналась ему в любви. После недели фактического знакомства с самой сложной и противоречивой субличностью Тони. Леон замер и стеклянным взглядом уставился на меня в темноте, после чего поднялся из постели и вышел из комнаты, спустя минуту – из квартиры. А я осталась наедине с эхом своих слов: «Леон, я люблю тебя». Мог ли он предать меня, нарушить свое обещание? Да, я не тешила себя безоговорочной надеждой. Но самое важное – я не сожалела и не забрала бы свое признание обратно, даже если бы он настоял и убеждал, что я заблуждаюсь… даже если он в эту минуту изменял мне с первой встречной проституткой… даже если Тони увидит завтра все, что произошло, какую бы боль ни причинило ему то, что я любила другого человека и часть его самого.

Стояла уже глубокая ночь, и я просто физически не могла дождаться Леона (одного или с кем-то – плевать). День был изнуряющим: свадьба с трогательными потрясениями, бесконечными танцами до боли в ногах; растянувшаяся не на один час близость с Леоном. Я обняла скомканное влажное одеяло и крепко заснула.

– Ты так смешно сопишь.

– М? – я с трудом разлепила глаза. Тони крепко обнимал меня сзади. Значит Леон ночью или утром вернулся домой и заснул рядом. – Сколько времени?

– Без понятия, – он прижал меня еще ближе, я провела по его рукам и наткнулась на что-то чужеродное. Сон улетучился в тот же миг.

Я взяла его кисти, обвязанные грязными бинтами.

– Что это? – я даже не приняла во внимание, что Тони бесполезно было спрашивать.

– Большая глупость.

Я села в кровати и, резко развернувшись, вскрикнула от ужаса: все его лицо было избитым, огромный синюшно-бордовый набухший синяк подпирал прикрытый ярко-красный правый глаз, множество ссадин и плохо смытые темные пятна засохшей крови изуродовали любимое лицо. Шок буквально парализовал меня.

– Не плачь, Мэй, – раздался спокойный голос.

– Я не пла… – начала я, но задохнулась в своем же всхлипе. Я обхватила колени руками и уткнулась в них головой, не в силах видеть пугающую картину.

– Мэй, я идиот, прости меня, пожалуйста. Ох, Мэй, – он сгреб меня в охапку. И вдруг я осознала, что не понимаю, кто рядом со мной: Тони, узнавший, что я призналась в любви Леону и выпустивший ярость таким непривычным ему способом или так и не покинувший сознание Леон, для которого драки были обычным выплеском агрессии.

– Мне страшно на тебя посмотреть, – не поднимая головы выговорила я.

– Знаю, – тиски объятий стали сильнее. – Я не хотел тебя пугать.