Прелестница - Валери Кинг Страница 47

— Так вы, наконец, довольны тем, как вы сидите и как я стою? — в нетерпении спросили Мег.

Он серьезно кивнул, хотя улыбка все еще мелькала у него в глазах.

— Начинайте, прошу вас! Сейчас вы скажете мне все, что вертелось у вас на языке последние несколько часов.

Мег, которой надоели его шутки, уперлась руками в бока. Она долго молчала, глядя им него. Наконец сказала:

— Из всех прекрасных речей, которые я от вас слышала за последние несколько дней, я, на верно, по какой-то странной глухоте упустила одну. Не будете ли вы так любезны повторить еще.

Уортен склонил набок голову.

— А что бы это могло быть, моя ненаглядная Маргарет? — Он слегка прищурился, словно ища про себя ключ к ее загадке. Наконец он сказал: — Не то ли, что я хочу, чтобы моя жена экономила каждый пенс, покупая дешевые свечи и сама стирала белье, или, может быть…

— Довольно глупостей! — нетерпеливо взмахнула рукой Мег. — Вот что я хочу знать: как вы осмелились целовать меня и объясняться мне в любви, ожидая от меня взаимности и при этом забывая, что вы разорены!

— Ах, вот оно что! — воскликнул он с притворным удивлением. — А разве я вам не говорил? Как это опрометчиво с моей стороны! Но я сам немедленно все расскажу: мои карманы пусты, мои земли заложены. Я беден, как церковная крыса, и естественно, что главной причиной моего интереса к вам является ваше приданое в двадцать тысяч фунтов!

— Тридцать! — поправила его Мег.

— Тридцать? Подумать только! Значит, у меня будет еще десяток, который я смогу промотать в свое удовольствие!

— Не вижу в этом повода для шуток! Вы отлично понимаете, насколько это меня оскорбило и обидело.

— Не знаю, почему бы это, Маргарет. Я был бы не первым, кто женится на деньгах!

— Значит, вы просто ничтожный охотник за приданым?! — ахнула Мег. — Я никогда не смогу понять, как может мой отец вас уважать. Я ни за что не стану вашей женой, даже если бы мне пришлось бежать из Шропшира…

Он покачал головой.

— Один раз вы уже пытались, как вы помните.

— Второй раз у меня это получится, уверяю нас! Я твердо решила, что не стану вашей женой; этого не будет никогда. У вас нет никакой душевной чуткости. Вы даже крысу пристрелили у самых моих ног, и все только для того, чтобы произвести впечатление!

Мег ожидала, что он заговорит, но он молчал, взгляд его темных глаз стал холодным. Наконец она воскликнула:

— Можете вы что-нибудь сказать в свое оправдание?

— Все понятно, — медленно проговорил он вставая. — Значит, вот чего вы от меня хотите — чтобы я оправдывался. Вы знаете, Маргарет, у меня весь вечер было такое чувство, что больше всего вам хочется разозлить меня. И весь вечер мне было смешно, потому что я знаю, что все это пустяки и что простого объяснения были бы достаточно, чтобы исправить положение. Теперь я вижу, что вам нужен предлог для ссоры, но зачем? Что же, знайте, что своей цели вы добились, вам удалось меня взбесить. Не помню, чтобы я когда-нибудь в жизни был в такой ярости.

Мег отступила на шаг, видя, как гневно раздуваются у него ноздри.

— Как вы смеете обходиться со мной с таким презрением? Как вы смеете приписывать мне самые гнусные побуждения и бесчестные намерения?

Он все наступал на нее, а Мег пятилась все дальше и дальше.

— Как вы смеете обвинять меня в подлых поступках, даже не зная, о чем вы говорите? Что я такого сделал, Мег, чтобы у вас создалось обо мне такое мнение? Но оправдываться перед вами или перед кем-либо я не стану никогда! Этому не бывать! Вы почему-то предубеждены против меня, но, знаете ли, что я на самом деле думаю? Я думаю, что вы боитесь своего чувства ко мне, боитесь даже сейчас!

Продолжавшая отступать Мег налетела на столик красного дерева. Стоявшая на нем музыкальная шкатулка издала от этого столкновения несколько нежных высоких нот. Мег была поражена этим неожиданным звуком не меньше, чем вспыхнувшим в глазах Уортена огнем.

— Какая нелепость! — проговорила она внезапно охрипшим голосом. — С чего бы я стала вас бояться? — Колени у нее задрожали.

Он неожиданно улыбнулся, но выражение его оставалось холодным.

— Потому что я настоящий, живой человек, из плоти и крови, потому что во мне нет и тени притворства и потому что ваше сердце уже принадлежит мне, хотя вы и не хотите в этом признаться. Но я вам скажу, что есть нечто еще более нелепое, чем ваша боязнь меня, — то, что вы считаете вашими лучшими друзьями тех, кто льстит вашему тщеславию и притворяется, что боготворит вас.

Он стоял теперь так близко к ней, что она ощущала у себя на лице тепло его дыхания.

— Я полагаю, вы говорите о Монтфорде! — воскликнула она, опираясь на столик для поддержки. Музыкальная шкатулка еще раз жалобно зазвенела.

— О ком же еще? Кто бы еще примчался в Стэйплхоуп только для того, чтобы дружески сообщить вам, что я охочусь за вашим приданым? Какой, в самом деле, преданный друг! Что он вам наговорил, Мег? Говорил он вам, что я вас недостоин? Говорил он вам, что вас боготворит, и что только святой достоин целовать вам ноги?

Мег вспомнила, что Монтфорд действительно говорил, что боготворит ее.

— Он говорил, что любит меня, если хотите знать, — прошептала она. — Да, он боготворит меня, а что в этом плохого?

— То, что простой смертный, которого мы обожествляем, неизбежно проявит какую-нибудь слабость и окажется недостойным нашего преклонения. В любви нет места поклонению, Мег. Разве вы не боготворили Филипа? А что, если бы вы, став его женой, обнаружили, что ничего героического в нем нет и вообще ничего, кроме кучи долгов? Продолжали бы вы любить его по-прежнему? Боюсь, что нет.

Обхватив ее за талию, он продолжал:

— Вот что я скажу вам, Мег: я вас не боготворю. Но я поцеловал бы вам ноги; и не в знак какой-то возвышенной бессмысленной преданности, а потому, что я обожаю ваши недостатки, ваши слабости, даже то, что вы так слепы в ваших пристрастиях и заблуждениях. Я обожаю ваш нрав и ваш чудовищный обычай приписывать добродетель злу и зло добродетели. Вы истинная женщина, и я стал бы целовать ваши ноги за одно это.

Он поднял ее на руки и посадил на софу. Его слова оказали странное воздействие на ее сердце. Никогда еще ни один мужчина не говорил с ней так. Она всегда воображала, что обожание составляет большую часть любви и что мужчину и женщину сближает, прежде всего, духовная преданность. Вместо этого он говорит, что обожает ее нрав, хотя должен был бы сказать, что презирает ее за него! Мег едва могла видеть его сквозь слезы, обжигавшие ей глаза. Он был полной противоположностью тому, что она желала бы видеть в своем муже. Но почему же тогда ее сердце жаждало слушать его еще и еще? В то же время она со страхом ожидала, как он поведет себя дальше. Поцелует ли он ее? Ей хотелось этого больше всего на свете, хотя рассудок и твердил ей об опасности.