Поцелуй разбойника - Мэри Грин Страница 47

— Ты признала, что тебе нравились мои письма, и ты, бесспорно, получила удовольствие от этой ночи. Какая разница, кто возбудил твои чувства словами и ласками?

— Это был ты! И в этом вся разница! — закричала она и подняла кулачки. — Ты обманул меня.

Он схватил ее за запястья и медленно, преодолевая ее сопротивление, притянул к себе.

— Я пишу стихи лучше этого блохастого разбойника с большой дороги, — прошептал он. — Я могу писать такие письма, от которых у тебя закружится голова, по одному каждую неделю до конца нашей жизни.

— Ты так уверен, что я сдамся? — удивилась она, и ее глаза наполнились слезами. Она задыхалась от возмущения и еще какого-то непонятного чувства. — Но я не стану больше читать твои письма, Чарлз. Теперь, когда я знаю, какой ты притворщик.

— Я смогу пересказать тебе эти письма, — не сдавался он.

— А я заткну уши!

Он обнял ее прежде, чем она успела отстраниться. От его разгоряченного тела слегка пахло кожей и крахмалом, пудрой и мускусным мужским запахом, от которого у нее дрогнуло сердце.

Какая у него нежная кожа — мягче лайковой перчатки, думала она, и такие твердые мускулы. Он может сломить ее. Ей было трудно дышать, все ее чувства устремлялись к нему. Как в тумане она слышала его успокаивающий голос:

— Почему так случилось, Маргерит, что ты готова принять любовь незнакомого человека, а не джентльмена, который знает и любит тебя? Ты не считаешь, что это несколько странно? Ты не задумывалась над этим?

— Не твое дело, — сердито ответила она, хотя в душе признавала его правоту. Почему этот знакомый мир до сих пор казался ей похожим на тюрьму?

— Мое, поскольку это касается меня. Я думаю, что тебе никогда не позволяли задуматься над тем, кто ты есть. Тебя передавали от отца к мужу, как багаж без наклейки, содержавший только твою красоту и женственность. — Он отстранил ее, чтобы посмотреть в лицо. Она отвела глаза, хотя и знала, что он увидит слезы, льющиеся из ее глаз. Он осторожно провел пальцем по ее мокрой щеке. — Разве это не правда?

Она кивнула, к печаль сжала ее грудь, вызвав новый поток слез. Она вытерла ладонью лицо.

— Да… наверное. Я была товаром для отца, но оставалась собой. Когда я вышла замуж, обнаружила, что у Литгоу есть кое-что важнее жены — его религия. — Ее голос дрогнул. — Его религия была суровой и жестокой. Все было грехом, начиная от громкого смеха и кончая любовными играми в постели.

Она видела в глазах Чарлза сочувствие и понимание, но, как ни странно, чувствовала себя от этого еще более несчастной.

— Наверное, Литгоу никогда не смеялся? — спросил он, смешно наморщив брови.

Она сделала гримаску.

— Это не относится к делу, но я жила с ним как в тюрьме. Он сам создал для себя тюрьму.

— Он применял силу? Отвергал тебя?

— Нет, — покачала она головой, — но он внушил мне отвращение к замужеству, и мне трудно от этого избавиться. Он внушил мне отвращение к самой себе — по его мнению, мои плотские желания делали меня нечистой. Он говорил, что мое желание… близости неприлично.

— А я думаю, что еще никогда не обнимал такого любящего существа. Твоя страстность — мечта любого мужчины, и ее нельзя подавлять. Я хочу слышать твой смех и смотреть, как ты танцуешь. Мне хочется снова видеть тебя счастливой. И не нужны тайные свидания на лугу с незнакомцем в маске. — Он взял ее за руки и заставил посмотреть ему в лицо. — Ты не должна стыдиться своих желаний, Маргерит.

— Да… ты прав, но трудно стереть клеймо греха, с которым я жила долгое время. Мне нужно освободиться.

— Ты свободна. Что мешает тебе? Или кто?

Она отвела взгляд. Его голубые глаза видели слишком много, слишком глубоко заглядывали в темные уголки ее души. Забота Чарлза добавила к ее переживаниям еще и чувство вины.

Это рассердило ее, ибо он обманом пробрался в ее постель. Он должен чувствовать себя виноватым, а не разыгрывать роль участливого советника.

— Я не нуждаюсь в твоих советах! По правде говоря, меня возмущает твоя настойчивость и уверенность в том, что я брошусь в твои объятия, умоляя о любви. Ведь ты меня скомпрометировал.

— Я готов жениться на тебе хоть сегодня. Ничего другого я и не желаю.

— Но меня это не интересует, — брезгливо проговорила она. — Да будь ты последним человеком на всей земле, я не вышла бы за тебя! Ты не имеешь права указывать, что я должна делать.

Она увидела, как лицо его потемнело от обиды и гнева.

— И не жалей меня! — добавила она. — Я устрою свою жизнь… без помощи таких, как ты.

В развевающейся ночной рубашке она решительно направилась к кровати, собрала его одежду, включая парик и маску, и швырнула ему.

— Одевайся и уходи! Можешь вылезти в окно, раз уж ты влез через него. Надеюсь, на тебя рухнет дерево и раздавит.

— Такой жестокости я не заслужил, — тихо произнес Чарлз. — Если ты не умеешь слушать правду о себе, мне тебя жаль. Какое будущее ожидает тебя, если ты отвергаешь любовь?

— С тобой — никакого, нищий мечтатель! — крикнула она, не заботясь о том, что ее услышат Прюнелла или Софи.

Его глаза гневно блеснули.

— Не упрекай меня за бедность. Богатство и деньги не имеют никакого отношения к любви.

Она уже жалела, что сказала это, но его обман было слишком тяжела и больно пережить.

— Я не хочу слышать от тебя слово «любовь»! Если услышу, то никогда больше не стану разговаривать с тобой. Если ты думаешь, что заманить меня в свои объятия — лучший способ повести к алтарю, то ты горько ошибаешься.

— Жениться на грубой, жестокой женщине было бы большой ошибкой, — равнодушно заметил он. — Ты разрушишь все хорошее, что будет в жизни. Не накажи себя сама, Маргерит.

Он надел свой темно-коричневый жилет, черный камзол с медными пуговицами и оправил широкие обшлага. Расправив плечи, он похлопал по карманам, ища белые перчатки.

«Бог мой, как он красив», — подумала она. Он держал ее в объятиях и возносил к таким высотам любви, которых она никогда не знала. И он больше никогда не обнимет ее, она больше никогда не ощутит пьянящую сладость его поцелуя. Она оттолкнула настоящего человека, отдав свое сердце призраку. Если бы только он не обманул ее, если бы не давал добрых советов! Он вызывал у нее отвращение.

Его лицо посуровело, на нем не осталось и следа улыбки, которая недавно искрилась в его глазах.

— Прощай, Маргерит. Твоя злость превратит тебя в унылую старую деву.

Он надел треуголку и завернулся в плащ.

Она неподвижно стояла и затаив дыхание смотрела на него. Он подошел к окну и распахнул его. Бросив на нее последний взгляд, он перекинул ноги через подоконник и исчез.

— Чарлз! — позвала она, но ответом ей была тишина.