Запретная страсть - Дженни Браун Страница 47

Нет, наверное, это все-таки ошибка? Это все выглядело слишком странно и опасно.

Он вскочил с кресла и принялся метаться взад и вперед по библиотеке. Нет, надо все-таки подняться к себе наверх, запереться, строго-настрого распорядиться, чтобы Элизу отправили завтра утром в Лондон, и выйти из своей комнаты только после того, как она уедет, и ни минутой раньше. Нет, он не позволит, чтобы сын Черного Невилла соблазнил эту девушку и бросил.

Но не успел он утвердиться в своем решении, как вошедший камердинер подал на подносе вечернюю почту и пакет с купленной книгой. Одно из писем вдруг заинтересовало Эдварда.

Оно было написано на самой дешевой почтовой бумаге, но на печати красовался вычурный фамильный герб. Несомненно, к лорду Хартвуду обращался образованный и светский человек, но из-за неразборчивого почерка не сразу можно было догадаться, о чем шла речь. Эдварду пришлось прочитать письмо дважды, прежде чем он понял, чего от него хочет неожиданный проситель..

А когда понял, глубоко и несказанно поразился.

Письмо прислал отец Элизы.

После цветистых комплиментов этот владелец печати с фамильным гербом сообщал, что поверенный лорда Хартвуда сообщил ему, кто на самом деле покровитель его дочери.

Эдвард прочитал эти строки с откровенным раздражением. Как мог поверенный по его делам раскрыть его имя, да ещё перед таким человеком, как отец увезенной им девушки?! Должно же быть у юриста какое-то чувство профессионального долга!

И все письмо вызвало откровенное раздражение. Сперва Эдвард думал, что разгневанный отец намеревается как-то разрешить щекотливое дело. Но вместо того чтобы требовать от лорда Хартвуда жениться на его дочери или встретиться с ним на рассвете в укромном месте с пистолетами в руках, отец Элизы преследовал совсем иную цель.

Выражался он чрезвычайно запутанно. Он писал, что, узнав о внезапном увлечении лорда Хартвуда его дочерью, он, как любящий родитель, понял, что для бедной девушки — ах, если бы не злосчастная судьба ее отца, так жестоко обошедшаяся с ним, — такое событие не лишено ряда блестящих возможностей. В отличие от скованного предрассудками общества, относящегося к подобным происшествиям с предубеждениями, которые жизнь философа научила его с презрением отвергать, он более трезво смотрит на то, что случилось. После витиеватых выражений он наконец перешел к сути дела. Отец Элизы убедительно просил его о займе — не может ли лорд Хартвуд одолжить ему несколько сотен фунтов? Долг он, разумеется, вернет, как только черная полоса в его жизни закончится, при этом он выражал уверенность, что его положение улучшится в самом скором будущем. Вслед за этим он поспешно заверял его милость, что, получив деньги, не будет докучать лорду Хартвуду, и вообще желал приятно провести время.

Эдвард сел, немного сбитый с толку. Оказывается, отца нисколько не волновала судьба дочери, он лишь хотел извлечь для себя выгоду из ее падения.

Впрочем, такое было в порядке вещей. Среди бедных слоев общества и опустившихся семей, еле сводивших концы с концами, уже даже вошло в обычай продавать честь своих дочерей.

Однако лежавшее перед ним письмо с фамильным гербом на печати и с завитушками выписанным титулом не оставляло сомнений в его благородном происхождении. Да, отец Элизы происходил из знатного рода: Эдвард, глядя на его печать, вдруг вспомнил этого человека. Пожалуй, в Лондоне не было ни одного клуба или игорного дома, где бы не знали его. Бесы игры и азарта крепко обосновались в его душе. Роберт Фаррел, третий сын маркиза Эвесбери, по прозвищу Пифагор, всю жизнь был одержим навязчивой идеей: разработать систему, с помощью которой сорвать банк.

Эдвард быстро перебрал в памяти все, что он слышал о Роберте Фарреле. Побег с красавицей невестой, скоропалительный брак и лишение наследства. Но прославился Роберт Фаррел своим легендарным, фантастическим невезением за игорным столом. В Лондоне не было никого, даже среди безумно азартных игроков или крепко выпивавших, кто решился бы одолжить Пифагору Фаррелу хотя бы пенни.

Тем не менее Элиза Фаррел была его дочерью и, значит, внучкой маркиза Эвесбери, иначе говоря, она и Хартвуд занимали примерно одинаковое положение на социальной лестнице. Элиза была знатной леди, невинной леди, более того, она обладала лучшими качествами, которые были присущи благородной девушке: скромностью, силой духа, нежностью.

Эдвард озадаченно потер рукой лоб. Как же он был слеп, если до сих пор не замечал признаков ее принадлежности к дворянскому сословию! Пусть у нее было не совсем безукоризненное произношение, но ведь она выросла в провинции, а не в столице. Эдвард мысленно возблагодарил своего ангела-хранителя, который не позволил ему обесчестить благородную девушку и не дал совершить точно такой же низкий поступок, который совершил Джеймс, его брат.

Однако самоудовлетворение мгновенно сменилось другим, значительно менее приятным чувством. Ну и что, если Элиза сохранила свою девственность? Как бы там ни было, но ее репутация погублена. Только он и Элиза знали правду, а все вокруг считали ее его любовницей, никто не поверил бы в то, что она лишь притворялась. В том мире, в котором он жил с Элизой, видимость зачастую была важнее истины.

Тихий голос совести подсказывал ему единственный достойный выход: жениться на Элизе. Но от одной такой мысли у него перехватило дыхание. Жениться? Да ни за что в жизни. Среди своих сверстников он не видел ни у одного счастливой семьи. С какой стороны ни посмотри на брак, это ловушка, смертельно опасная, в этом он был, безусловно, согласен с тетей Элизы. Но в тот же миг он вспомнил, как ему было приятно прижимать Элизу к груди в карете, и под наплывом новых, неожиданных мыслей и чувств он растерялся. Неужели его, лорда Лайтнинга, утомила веселая и беззаботная холостяцкая жизнь? Потрясенный, он остолбенел.

Он хотел жениться на Элизе, причем Эдвард нисколько не лукавил, не хитрил перед собой.

Женитьба, возможно, была западней, но он хотел быть пойманным и поймать ее: заключить в свои объятия и заточить в своей спальне. Осознав, что таится в глубине его души, подгоняемый благородством и проснувшимся желанием быть все время рядом с ней, Эдвард почти сдался. Хотя уголок его сознания, не утративший благоразумия, подсказывал ему, что он не обретет счастья в супружестве точно так же, как человек, приделавший к плечам искусственные крылья, не полетит, бросившись вниз со скалы. Тем не менее, решил он, надо попытаться, даже если он погибнет.

Вереницу его мыслей прервал приход Элизы. Она переоделась в сухое, причем, к удивлению Эдварда, выбрала одно из самых провокационных платьев из тончайшего розового шелка. У него даже возник вопрос: а есть ли еще что-нибудь под платьем? Эдвард мог бы поклясться, что там больше ничего не было. Не без волнения он переборол внезапный порыв желания, а затем невольно удивился, для чего она надела, именно такой наряд. Если бы подобное платье было на какой-нибудь другой женщине, ему без всяких слов был бы понятен ее намек. Но, имея дело с Элизой, Эдвард не знал, что и думать.

Поскольку все равно надо было что-то делать, он протянул ей подарок — пакет с книгой мисс Остен. Он только что подумывал о том, чтобы предложить ей руку и сердце, и подаренная книга казалась мелочью и пустяком. Тем не менее Эдварду хотелось, чтобы она обрадовалась его подарку, каким бы незначительным он ни выглядел в его собственных глазах. Ему во что бы то ни стало хотелось сделать ей приятное.