Солнечное настроение - Глория Му Страница 47

– Это Павел подарил, – смущенно сказала она. – Нож для разрезания бумаги. Я увидела, сказала, что очень красивый, а он сразу подарил. Говорит – такой закон. Так неловко получилось…

Игорь Дмитриевич перестал смеяться, вложил деревянный кинжал в роскошные серебряные ножны, сунул его ей под подушку и опять низко склонился над ее лицом.

– Оленька, а что-нибудь мое тебе нравится? – очень серьезно спросил он, глядя ей в глаза. Ольга опять запаниковала – и, наверное, от этого ляпнула, не подумав:

– Конечно. Мне все очень нравится, абсолютно все. Только…

– Хорошо, – перебил ее Игорь Дмитриевич решительно. – Очень хорошо. Я на это надеялся… Все твое. Дарю.

– В каком смысле? – испугалась Ольга. – Мне ничего не надо… Я же совсем не поэтому сказала!

– Поздно, – еще решительнее перебил Игорь Дмитриевич. – Такой закон. Спроси у Пашки, если мне не веришь. Все, что нравится, – положено дарить. Оленька, я что-то не понял: а я-то тебе нравлюсь?

Ой, ну вот зачем он так шутит? То есть нет, не похоже, что шутит, но это еще хуже… В любом случае она не умет вести легкий разговор в этом ключе, она вообще не умеет вести легкие разговоры. Каждый раз ей так безумно неловко, каждый раз она так теряется, будто оказалась на сцене в самый разгар незнакомой пьесы, а своей роли не знает, а софиты в глаза, а темная яма зрительного зала насмешливо и ожидающе молчит, а поджилки трясутся, а плакать – это уже и вовсе позор… Ольга зажмурилась и, не выдержав, всхлипнула.

– Понял: я тебе не нравлюсь, – очень ненатуральным веселым тоном сказал Игорь Дмитриевич и поднялся. – Но из милосердия ты не хочешь обидеть меня честным ответом. Или, может, наоборот? Может, ты боишься сказать, что я тебе нравлюсь, потому что не можешь принять такой дорогой подарок? Так не бойся, для меня это пустяк… Самое дорогое, что у меня есть, – это Анна. Оленька, тебе Анна нравится?

Ольга открыла глаза и перевела дух. Игорь Дмитриевич стоял над ней и смотрел на нее сверху вниз напряженным, серьезным, ожидающим взглядом.

– Перестаньте, – сказала Ольга с трудом. – Разве можно такими вещами шутить? Перестаньте, Игорь Дмитриевич.

– А с чего ты взяла, что я шучу? – Он повернулся и пошел к двери. – Сейчас я к тебе Чижика пришлю. Уже час скандалит, требует, чтобы к тебе пустили буквально немедленно… – Игорь Дмитриевич задержался на пороге и оглянулся. – Она без тебя уже тоже жить не может.

Он вышел, а Ольга опять собралась заплакать, но не успела – дверь распахнулась, и в комнату влетела Анна, а за ней едва поспевала Катерина Петровна, которая несла поднос, накрытый салфеткой. Катерина Петровна строгим голосом выговаривала Анне что-то в том смысле, что нельзя беспокоить человека, когда он болеет, а Анна убедительным тоном обещала, что она нисколько не будет беспокоить Оленьку, а только буквально немножко посидит рядышком, чтобы Оленьке скучно не было.

Ольга вдруг почувствовала, как сильно забилось сердце и от радости даже голова закружилась. Если бы она и так уже не валялась пластом, то от этой мощной волны радости точно на ногах бы не устояла. С какой стати она собиралась плакать? Ах, Игорь Дмитриевич, вы даже представить себе не можете, до какой степени мне нравится самое дорогое, что у вас есть. Самое дорогое, что у вас есть, – это самое дорогое, что есть у меня.

Анна влезла к ней на диван, свернулась у Ольги под боком, привычно обхватила ее всеми лапами и шепнула в ухо:

– Я ведь тебя не беспокою, правда?

– Нет, Чижик, – шепнула Ольга в ответ. – Ты меня никогда не беспокоишь. Мне с тобой всегда хорошо, а без тебя всегда плохо.

– И мне с тобой всегда хорошо, – шепнула Анна, щекоча дыханием Ольгино ухо. – А как без тебя – я уже и не помню.

Катерина Петровна демонстративно звенела посудой, расставляя на прикроватной тумбочке чашки с какао и вазочку с печеньем.

– Хватит шептаться, – со всей возможной суровостью сказала она, но получилось у нее почему-то жалобно, она даже носом шмыгнула и поспешно отвернулась. – Перекусите быстренько – и спать. Обе! И никаких протестов.

А никто и не думал протестовать. Ольга и Анна послушно выпили какао, сгрызли по куску пахлавы, которую Этери специально приготовила к приезду дорогих гостей, и опять свалились на диван, не разбирая постель и не раздеваясь, крепко обнялись и зашептали друг другу в ухо какие-то глупые, бессмысленные, случайные, какие-то необходимые, единственные, самые важные слова.

– Ладно, – вздохнула Катерина Петровна, собирая посуду на поднос. – Бог с вами, поваляйтесь пока так. Через полчаса приду и разгоню по своим местам, так и знайте.

Она вышла, а Ольга и Анна даже не заметили этого, продолжая рассказывать друг другу что-то очень важное, и обе потихоньку уплывали в сон, и на самом пороге забытья Ольга услышала невнятное бормотание тоже уже засыпающей Анны:

– Оленька, а почему ты не хочешь моей мамой быть?

Ольга почти уже спала. И к тому же у нее была температура. Иначе она никогда бы не сказала то, что сказала:

– Чижик, я очень хочу быть твоей мамой.

– Я так и знала, – удовлетворенно сказала Анна.

И они обе уснули.

Наверное, Ольга никогда в жизни не спала так крепко и спокойно. И Катерина Петровна не разогнала их по своим местам. И сны никакие ей не снились.