Научи меня ненавидеть - Ирина Шайлина Страница 47

— Извини, — снова попросила прощения. — Я пойду. У меня платья утонули. С машиной. Я обещала Маринке, что мы вместе выберем… Я пойду.

Я налил себе кофе, она ушла в комнату, зашуршала. Затем зашумела вода в ванной. Бублик сидел на полу. Из-под стола торчал хвост забытой нами, но не собакой колбасы, я чувствовал себя нелепо. И обиженно ещё, да. Хотя эту обиду и самому признавать не хотелось.

— Сейчас-то ты меня выпустишь? — спросила у дверей.

Я отпер дверь, гадая, как быть. Поцеловать её на прощание? Помахать ручкой? Она же именно это и сделала. Ручкой помахала.

— Пока, — раздался её крик уже с лестницы.

— Пока, — ответил я в пустоту.

Вспомнил о том, что обнажён, а соседка, пусть даже ещё очень ничего, сексуальных желаний не вызывала, запер дверь. Посмотрел на часы, вернулся на работу, проторчал там до победного, ловя недоуменные Ленкины взгляды.

Домой идти не хотелось. Выгуливал собаку, выискивал глазами Славика. Даже дошёл до дворца спорта. И думал, думал. О том, как хочется, блядь, Мышку. Трахать, трогать, просто иметь рядом. И что делать. Поехать к Татьяне Сергеевне и попросить выпустить дочь на час для прелюбодейства? Позвонить Марине и выведать окольными путями номер телефона? Или караулить под окнами, словно влюбленному подростку? Так и не определившись, какой план безумнее, вернулся домой. Пометался ещё час в квартире, то пытаясь пить кофе, то смотреть телевизор, в котором красивые, но такие далёкие от нормального, обычного мира люди пытались изображать семейство среднего класса, и решился. Не буду сидеть и ждать, ломать голову. Просто поеду. А там будь что будет. В самом крайнем случае, камень до окна её комнаты докину. Накинул куртку, взял ключи от мотоцикла. На часах уже поздний вечер, и квартира кажется ещё более чужой, как обычно. Сбежать из неё. Или просто пойти и привести Мышь, чтобы грела ночью своим маленьким телом. Отпер дверь, вышел в подъезд и столкнулся с ней. С Мышью.

— Привет, — сказала она. — А я к тебе пришла.

Так просто. И правильно. И губы расползаются в дурацкой улыбке, и глаза примеряются, сколько одежды на ней, боже мой, словно не май на дворе, а дождливый октябрь. Все снять, срочно, сейчас. И голенькую на ручки, и в постель, и съесть, чтобы никому не досталась.

— Ты останешься? — спросил я уже тогда, когда все было позади.

Она лежала, прижимаясь ко мне спиной, а моя рука лежала на её бедре. Я уткнулся лицом в её волосы, они все ещё пахли моим шампунем. Подумал, это так естественно, что от этого становится жутко.

— Попроси, — ответила она и потянулась в моих руках.

Так сладко, томно, что устоять было невозможно. Хотелось, чтобы так же она и проснулась здесь, в моей постели. Взъерошенная со сна, тёплая.

— Останься, — шепнул я в её волосы, чувствуя, как они шевельнулись от моего дыхания.

И она осталась. И сопела рядом, и касалась своим телом, вызывая и похоть, и недоумение, страх от стремительности происходящего. А в три часа, когда небо на востоке лишь чуть посерело, предвещая рассвет, ткнула меня в бок маленьким острым локтем.

— Что? — спросил я, выныривая из зыбкого сна.

— Часы, — сказала Мышь. — Тикают. Я спать не могу.

Я встал, с сожалением покидая постель со ждущей меня в ней Мышкой, натянул на голое тело джинсы, надел пляжные тапки и поднял тяжеленные и нелепые Анькины часы на руки. И пошёл с ними на улицу, сопровождаемый засуетившимся, обрадовавшимся нечаянной прогулке Бубликом. Закинул часы в мусорный бак, они жалобно тренькнули напоследок, словно умоляя не оставлять их тут. Постоял минуту у подъезда, ожидая, когда пес доделает свои дела, впитывая холодный воздух голой кожей. И вдруг почувствовал лёгкость. Словно все наконец пошло так, как и должно было быть.