Ревность - Селия Фремлин Страница 46

Правда сказанного вселяла ужас.

— Чушь! — повторила Розамунда и сама почувствовала, что прозвучало это слабовато. — Никогда в жизни не ревновала. Спроси Джефри…

— Ах, Джефри!.. Бедный Джефри! До мужчины такие штучки всегда в последнюю очередь доходят, уж поверь мне. Я просто выхожу из себя — сатанею оттого, что приходится стоять рядышком и наблюдать, как он принимает все за чистую монету и думает, что за терпимая у него жена и как он должен быть ей благодарен и, не дай бог, ничем не обидеть! Но больше я не намерена стоять и смотреть! Я найду способ показать ему, какова ты на самом деле. Ревнивая, злобная собственница! Точь-в-точь как другие жены! Сегодня вечером я с ним поговорю… Открою ему глаза!..

— А я расскажу ему, какая на самом деле ты! — крикнула Розамунда. Лихорадка и гнев огнем разливались по телу, давая ощущение необыкновенной свободы и бесцеремонности. — Я сатанею оттого, что он принимает за чистую монету тебя! Я расскажу ему, что безмятежность и веселье, которые ты на себя напускаешь, всего-навсего маска. Я покажу ему — докажу, что под ней скрывается неврастеничка, одержимая и ревнивая. Да, это ты ревнуешь! Вот отчего ты льстишь мужьям и критикуешь жен — знаешь, что сама не можешь сделать мужчину счастливым, и лезешь вон из кожи, чтобы доказать, что никто не может…

Жар, прихлынувший к лицу, стал невыносим. Розамунда живо поднялась, открыла окно и высунулась наружу. Блаженство. Прохладный влажный воздух обдувает пылающее лицо. Слова Линди о том, что ревность ее очевидна, попали прямо в цель. И очень больно. В бешенстве Розамунда только надеялась, что она своим ответом тоже не промазала.

Нет, не промазала.

Все еще выглядывая в окно, Розамунда поначалу не заметила руки, которая осторожно протянулась из-за ее спины… а когда увидела и поняла, что та поворачивает ручку двери, было уже поздно. Розамунда попыталась с силой оттолкнуть Линди, но защелка замка уже отошла, и в результате она только быстрее вылетела в распахнувшуюся дверь. Не почувствовала ни удара, ни толчка — будто все это во сне… и вот ее уже несет прочь от поезда, но, странное дело, — никаких особых ощущений, даже ощущения стремительного движения. Сколько это длилось? Полсекунды, не больше. Она не падала, нет, она парила, абсолютно свободная, а мимо звездной спиралью мчались искры и огни поезда. Но не страх испытывала Розамунда в это странное, бесплотное мгновение; скорее торжество, восторг, восхитительное ощущение победы. Душа ликовала: «Я победила! Победила! Теперь наконец Джефри узнает, что она дурная, злая! Узнает, что она убийца!» Перед глазами мелькнуло белое лицо Линди — она все выглядывала из уносящегося прочь поезда; нет, не Розамунда, а она, Линди, летела навстречу гибели.

Секунду, полсекунды Розамунда плыла бесплотным торжествующим духом; затем, как некое темное чудище, из тумана вынырнула земля и набросилась на нее.

Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем она очнулась среди зарослей кустарника, на густой траве возле путей.

Теперь, когда Розамунда сумела оживить свою память, снова сидя в поезде, с грохотом несущемся сквозь ночной туман, она вдруг ощутила такое облегчение, что закрыла глаза и откинулась на спинку скамьи, наслаждаясь душевным и телесным покоем, на который уж почти перестала надеяться. Теперь все понятно: нелады с памятью, исчезновение Линди — все. После подобной выходки Линди ничего не оставалось как исчезнуть, по крайней мере на какое-то время. А у Розамунды от падения, вероятно, приключилось сотрясение мозга, отсюда и временная потеря памяти, и дикие головные боли, гораздо более сильные, чем можно ожидать от небольшой простуды. Ей бы и догадаться, да не было сил как следует подумать.

И загадочные приступы тошнотворного страха, которые в последнее время мучили ее, — вовсе не признаки подсознательного чувства вины. Это просто ее нервы и тело вспоминали падение с поезда и снова переживали шок. Потому что каждый раз их выбивал из колеи звук поезда — звук, или вид, или запах. Вот причина ее необъяснимого ужаса в тот вечер, когда они с Бэйзилом подошли к железнодорожному мосту и она вообразила, что это от его слов или его присутствия у нее трясутся поджилки.

Про грязные туфли и пальто теперь тоже все понятно; и про истрепанную сумку Линди. Надо думать, Розамунда непроизвольно схватилась за нее в последний момент как за соломинку, а Линди в пылу борьбы или испугавшись, что ее саму вытащат, выпустила сумку из рук. Вот, наверное, почему ее промелькнувшее в вагоне лицо было искажено страхом: Линди мигом сообразила, что сумка, найденная возле тела Розамунды, — это улика, от которой ей не открутиться.

О чем, интересно, думала Линди в тот момент и позже? Никаких сомнений — она хотела убить Розамунду. И когда, интересно, она поняла, что попытка не удалась? Чистое везение, что Розамунда приземлилась на траву в кустах, — в любом другом месте это была бы верная смерть.

И чем Линди занялась, когда наконец слезла с поезда? Розамунда поставила себя на ее место, попыталась мыслить и рассуждать, как мыслила бы и рассуждала Линди. Вышло удивительно легко.

Первым делом она, само собой, постарается представить все как несчастный случай — чтобы додуматься до этого, большого ума не нужно. Наврать, что ее вообще не было в поезде, нельзя: Нора ее видела. Тогда что лучше — заявить, что несчастье случилось на ее глазах, или что она ничего не видела? Не видела, конечно. Потому что если б видела, то должна была дернуть стоп-кран. Проще всего сказать, что Розамунда вышла в коридор и что только какое-то время спустя Линди начала беспокоиться, почему та не возвращается.

И что тогда? А тогда в Эшдене, сойдя с поезда, надо на месте разыграть удивление по поводу того, что Розамунда не сошла вместе с ней. И продемонстрировать должную озабоченность ее исчезновением.

Кому продемонстрировать? Без зрителей или слушателей это представление не имело бы никакого смысла. При том что Линди определенно не стала бы привлекать внимания работников станции, чтобы они не пустились на поиски, пока она не заполучит сумку-обличительницу. Стало быть, на этом этапе было бы хорошо позвонить Джефри, дать ему понять, что кое-что случилось и что она, Линди, очень этим обеспокоена. Но не говорить, что именно произошло, потому что она еще не придумала подходящей истории. Позже она сумеет объяснить туманность своих слов тем, что, дескать, была совершенно сбита с толку… представить не могла, что стряслось… не хотела без причины волновать его и т. д. и т. п.

Необходимая степень тревоги с ее стороны, таким образом, установлена, и теперь она может сосредоточиться на добывании сумки. Сколько на это ушло времени? Как далеко от Эшдена произошел «несчастный случай»? Отправилась Линди пешком — идти-то, может, далеко, несколько миль? Или поехала на неспешном деревенском автобусе? А может, дерзнула взять такси до какого-нибудь местечка поблизости, рискуя быть узнанной таксистом в том случае, если дело дойдет до полицейского расследования?

Как бы там ни было, времени на это потребовалась пропасть, и, когда она добралась до места, Розамунда уже очухалась и ушла, машинально сжимая сумку в руке. Сейчас Розамунда смутно припомнила, как брела, спотыкаясь, по кочковатой местности… Темень, путающиеся мысли… огни… телефонная будка… Словно во сне попыталась дозвониться до Джефри — очень нужны были его утешение и поддержка. Значит, это с ней и ни с кем другим у него возникла телепатическая связь по телефону! Ужасно приятно. А потом она, наверное, двинулась знакомой дорогой домой — такой знакомой, что могла бы проделать ее с закрытыми глазами.