Роза в снегу - Мэри Кэттон Страница 46

Эмма вновь взглянула на Алана. Взгляд его внезапно сделался напряженным.

— Мое признание не слишком шокирует вас, сэр? — с подчеркнутой язвительностью спросила она.

Он медленно покачал головой.

— А тебя не шокирует, если я скажу, что тоже нахожу эту татуировку крайне чувственной? — Губы его вызывающе скривились, и сердце Эммы дрогнуло.

Алан мягко рассмеялся, словно играл с ней. Она бы не удивилась, если б он дотронулся до нее в этот момент. Однако этого не случилось. Он растянулся на земле и поинтересовался:

— Какой ваш любимый цвет, миссис Шеридан? — Он посмотрел на ее платье. — Полагаю, коричневый.

— Голубой.

— Но у тебя нет ни одного голубого платья.

— А что мне даст голубое платье?

— Доставит удовольствие.

— Возможно. — Эмма подняла глаза на безоблачное небо. — Мне попалось однажды одно платье в маленьком парижском магазинчике. Очень красивое, светло-голубое, с кружевами цвета слоновой кости. Я представляла, как бы выглядела в нем, всякий раз, как мы приходили туда с Ритой на ее примерки. Однажды я даже надела его, оно сидело на мне безупречно. Единственный раз в жизни я действительно почувствовала себя красивой.

— Почему же ты не купила его? — спросил он мягко.

— Нужно было многое купить для Риты, да и отцу была нужна новая обувь. И потом, — она небрежно пожала плечами, испытывая одновременно радостное волнение и беспокойство от этой новой близости с Аланом, — не думаю, что голубое платье согрело бы меня зимой. Или принесло прохладу летом. Разве голубой цвет красивее, чем коричневый?

— Может, и нет. Однако шелк гораздо приятнее ощущается на коже, чем ситец. Впрочем, вернемся к разговору о дружбе. Я заметил, что ты не доверяешь мне своих тайн. Кроме того, ты избегаешь меня при каждой возможности. Разве друзей избегают?

— Мы же вместе сейчас.

— Но у тебя такой вид, словно в любой момент ты готова вскочить и удрать от меня, как перепуганный кролик. Стоит мне приблизиться к тебе, как ты вся настораживаешься. Как будто приближение мужа к жене — величайший из грехов. Объясни мне, как ты можешь считать мужчину подходящим для того, чтоб выйти за него, но неподходящим для того, чтобы спать с ним?

Она неловко заерзала на гранитном валуне и сделала вид, что любуется лошадьми.

— Ответь на мой вопрос, — настаивал Алан.

С большим трудом Эмме удалось сделать глубокий вдох.

— Просто наш брак был заключен строго по расчету… по крайней мере, так я думала.

— А иначе не вышла бы за меня?

— Я не собираюсь перебирать все эти «если». Это ни к чему не приведет. Что сделано, то сделано.

— Так какого дьявола ты боишься?

Эмма отложила в сторону недоеденный круассан и стряхнула крошки с колен. Боится? Да, у нее масса невысказанных страхов. К лицу хлынул жар, а тело напряглось. Ее сердце колотилось от сознания того, что Алан хочет ее сейчас так же сильно, как в тот вечер в бассейне. Это проявлялось в его напряженно застывшей позе и горящем взоре.

Встав с камня, Эмма немного прошлась и подставила лицо теплому ветру. Алан подошел сзади. Она чувствовала жар, исходящий от его тела. В этот момент она подумала: «Если он коснется меня, я пропала. Я признаюсь во всех своих грехах, раскрою всю ложь. Я растаю в его руках как теплый воск, как тогда, в бассейне».

Она прошла выше по склону, где ветер был резче и свежее.

— Посмотри на меня, — послышался сзади голос Алана.

Эмма медленно повернулась. Алан стоял среди высокой травы. Ветер трепал рукава белой рубашки и пряди черных волос.

— Я хочу любить тебя, — сказал он.

Она закрыла глаза, охваченная восторгом от этих слов и потрясенная ударом желания.

— Нет, — тихо ответила она.

Лицо его потемнело, сделалось почти жестоким.

— Я хочу знать почему.

— Мы договорились, что этот брак…

— К черту наши старые договоры! Бог мой, я начинаю уставать от этого бега по кругу, Эмма. Два глубоко отчаявшихся незнакомца… Но мы больше не чужие друг другу, Эмма. — Он поднялся по склону, разбрасывая ногами камешки.

Эмма попятилась.

— В свадебную ночь ты спросила меня, нравишься ли ты мне хоть немного. Другой мог бы солгать тебе. Мог бы наврать с три короба, наговорить всяких нежностей, лишь бы заполучить тебя в постель. Я не сделал этого. Теперь, если ты спросишь меня, я с радостью отвечу — да. Ты мне очень нравишься, Эмма. Я привязался к этой полоумной старой няньке, я очень привязался к твоему сыну. Когда-то ты сказала, что я стою того, чтобы меня спасти. Тогда я подумал, что ты ненормальная — меня уже не исправить. Но в последнее время… Боже, Эмма, я чувствую себя другим человеком. Мне нравится, как я живу. Нравится проводить время с твоим сыном и с тобой. Впервые за долгое время я чувствую надежду. — Он рассмеялся коротко, почти зло. — Я изливаю перед тобой душу, а ты стоишь как деревянная. Пожалуйста, не молчи. По крайней мере, подтверди, что у нас есть будущее.

Ей хотелось зажать уши руками. Лучше бы он сказал, что презирает ее. Тогда легче было бы жить с этой постыдной ложью.

Неожиданно Алан подошел к ней и крепко схватил за руку. Она попыталась отвернуться, но он повернул ее лицом к себе.

— Скажи мне правду, черт побери. Ты все еще любишь отца Хью?

— Почему наш разговор должен всегда возвращаться к нашему прошлому? — возмутилась она.

Алан лишь еще крепче стиснул ее руку.

— Потому что часть твоего прошлого делает тебя такой, какая ты сейчас. Потому что ты так крепко привязана к своему прошлому, что не можешь впустить меня, твоего мужа, к себе в сердце.

Она беспомощно посмотрела на него, не в силах что-либо ответить.

— Ты чувствуешь хоть что-нибудь, Эмма, или же он поработил тебя? Ты любила его так сильно, что пожертвовала своей жизнью, своей репутацией, своим сердцем… и поэтому больше уже просто неспособна любить?

Эмма по-прежнему хранила молчание, наблюдая, как в его полном мольбы взгляде отразилось отчаяние, которое затем сменилось бешенством.

Схватив за плечи обеими руками, он начал трясти ее, пока она не закричала:

— Перестань! Умоляю тебя, перестань!

— Умоляешь? Та Эмма Кортни, которую я впервые встретил, никогда бы ни о чем не стала умолять. Она бы расцарапала мне лицо. Бог мой, я бы предпочел быть женатым на развратнице, которая плясала с цыганами, чем на ледышке, в которую ты превратилась.

— Но ты не понимаешь, как все это безнадежно…

Наконец он отпустил ее, и Эмма отвернулась. Она стояла спиной к ветру, не оборачиваясь, обняв себя как можно крепче руками и моля, чтобы чувства, бурлящие внутри нее, не выплеснулись наружу. Где же найти решение? Ведь они не могут жить дальше в этом кошмаре.