Алхимия желания - Дж. Теджпал Тарун Страница 45

Мелкий успех — это несчастье.

Лучший сборщик орехов в мире.

Когда мы вернулись домой после обеда, поев уттапам в кафе «Мадрас», и легли в постель, заухал Господин Уллукапиллу, первая неуверенная проверка ночи.

— Господин Укп говорит, что, преследуя великие цели своей жизни, мудрые мужчины обращают внимание на своих жен.

Я ждал в темноте, держа ее за руку. Снова заухал филин.

— Он говорит, что невозможно построить дом без плана, — сказал я.

Когда раздался еще один крик, Физз продолжила нашу игру:

— Он говорит: хорошие архитекторы создают свои планы на бумаге, а не держат их в голове.

Прошло немного времени, прежде чем Господин Укп обдумал, что на это ответить. Мы лежали молча. Было слышно только тиканье часов и иногда неудовлетворенный рев холодильника. В рассеянном голубом ночном свете я разглядывал рисунок Эзры Паунд в рамочке на противоположной стене. Мне нравились его борода и острый нос. Он выглядел, словно сумасшедший русский граф, который загоняет лошадей до смерти, пьет баррель в день и насилует каждую девушку, которая попадается ему на пути. Его глаза были скрыты в тени. Но я знал, что он пристально на меня смотрит. Едва скрывая свое презрение к моему мелкому успеху. Великий мастер. Обычный человек подтвердит это. «Мастеру выше, чем я…»

Заухала филин. Резко и пронзительно, наполнив своим криком ночь.

Прежде чем Физз успела что-то произнести, я сказал:

— Господин Укп говорит: разговоры — ничто, дело — все.

И я перевернулся на нее, не позволяя ночному господину закончить свою мысль.

Мы купили маленький письменный стол на рынке подержанных товаров в Ладжпат Нагаре. Там было два маленьких ящика с левой стороны и деревянная перекладина для ног. Стол был отполирован до блестящего темно-коричневого цвета и выглядел богатым и старым. Вообще-то, я думал, что он таковым и является. Но когда Физз постучала по нему костяшками пальцев, раздался ложный звук, а шпатлевка, использованная для затирки трещин, отошла под ее ногтями.

Физз засмеялась и сказала:

— Вероятно, его сколотили только вчера.

Для меня это не имело значения. Мне просто был нужен рабочий стол. Мы подобрали к нему дешевый стул без ручек. Задняя правая ножка стула была на четверть дюйма короче. Мы попросили толстого продавца с брюшком, который продолжал совершать раскопки в своем пупке, пока рассказывал о достоинствах товара, поправить ножку, прежде чем привезти стул.

Когда мы выбрались из грязной толпы продавцов мебели, то услышали яростные споры о подделках и подлинниках вокруг. Все говорили «тик», «тик», «тик». Хотели «тик», требовали «тик», спрашивали «тик». Если постараться, то можно расслышать, как новый антиквариат — тик-тхак, тик-тхак, тик-тхак — сколачивают позади будок.

Стол и стул мы поставили в маленькой комнате. Здесь было окно, но оно выходило на маленькую улочку. Улочка была в запущении, заросла травой, повсюду валялся мусор. На задних дворах висели страшные железные решетки, которые душили веранды. Архитектура великого среднего класса Индии — атмосфера света, воздуха и безопасности. По большей части — безопасности, безопасности и безопасности.

Повсюду были развешаны веревки для белья, с разноцветными пластиковыми крючками, висящими на них, как бутоны на ветке. Около полудня — после часа стирки — они буйно расцветали всевозможной одеждой. Бросив на нее всего один взгляд, можно было получить полное представление об обитателях дома. Я заметил, что у некоторых жителей домов сушились смелые обтягивающие штаны.

По всей длине улочки беспорядочно тянулись провода. Телефонные и силовые кабели. Их щупальца проникали в дом самым незапланированным образом. В день, когда мы поставили стол, я заметил прекрасного серо-черного ворона, висящего вверх ногами напротив нашего окна. Он погиб недавно. Электричество не причинило ему вреда. Перья блестели, Лицо было безмятежным и спокойным. Это мог быть ныряющий баклан. Пострадавший от погоды и насекомых, живущих в нем.

— Это плохой знак? — спросил я Физз.

— Ворон всегда означает гостя. В твоем случае — музу, — успокоила она меня.

— Он висит вверх ногами и мертв, — сказал я.

— Он слишком долго ждал, Вероятно, он умер от ожидания.

Физз решила повесить на стены простые полки из фанеры. Плотник сказал, что это новый сорт фанеры, устойчивый к воде и термитам, и переживет наши книги. Он повторил это дюжину раз. Одержимость людей вечностью. Глядя на книги, я бы мог сказать ему, что многие из них были уже мертвы.

Книги пролежали сложенными кучей на перевернутых коробках месяцы, кучи опасно наваливались друг на друга. Теперь у нас была чудесная игра. Физз расставила их по размеру. Если пробежать кончиками пальцев по их разноцветным корешкам — гребешок-впадина, гребешок-впадина, — остается трепетное чувство, словно после игры на ксилофоне.

Физз повесила на окно занавески кремового цвета. Они были из легкой ткани. Занавески колыхались от ветра и щедро пропускали свет. Они висели там много недель, медленно уступая природе. Со временем занавески превратились в лохмотья и протерлись до дыр. Затем они исчезли, я выглянул в окно и почувствовал, что с природой произошли драматические изменения.

«Брата» поставили на стол, с него сняли чехол, словно крышку с блюда. Его красное тело сверкало, черные прекрасные клавиши парили в воздухе, словно приглашали пальцы приступить к работе. Паунда перевесили из спальни в маленькую комнату. Мне нужно было только поднять глаза, чтобы встретиться с его темным взглядом. Золотистого Тагора повесили рядом с дверью. Алюминиевая лампа с широким ртом теперь стояла на столе. Она склонилась над машинкой, словно завистливый надзиратель. Дешевый коврик четыре на два коричневого цвета расстелили на полу для тепла. Все пуги отступления были отрезаны. Если закрыть дверь, непреодолимая атмосфера мебельной полировки захватывала тебя. Это длилось дольше, чем то время, за которое исчез ворон.

В течение многих утренних часов я вообще не писал. Я отодвигал «Брата» в сторону и пытался составить план произведения. Я пытался нарисовать одно дерево для персонажей, а другое — для сюжета. Я делал бесчисленные списки, потом сокращал их, перемешивал бумажки и делал их еще больше. Физз начала снова уважать меня. Я часто выходил на улицу, чтобы избавиться от чувства опьянения полированным деревом и остудить голову.

Каждый раз, как я выходил, Физз сворачивалась клубочком в кресле в маленькой гостиной и читала. Она смотрела на меня понимающе и ничего не говорила, только спрашивала, не нужно ли мне что-нибудь.

Храм искусства построили. Теперь мы ждали чуда.

Я попросил Шултери поставить меня временно в вечернюю смену. Так у меня бы оставалось утро на храм. Работа в храме почти немедленно и волшебно повлияла на мою офисную жизнь. Я потерял всякий интерес к скользкому шесту Шалости Шултери и Хайле Селассие с ударами ботинком по лицу внезапно показались мне жалкими. И меня не волновала задница верблюда, которая привлекла внимание Короля шеста, и то, сколько грязи и на кого он вылил. Я глубоко зарылся в туннели редактирования. Мой язык снова приобрел здравомыслие. Растущая напыщенность начала покидать мою прозу. Переписанные тексты снова стали функциональными.