Ястреб и голубка - Вирджиния Хенли Страница 45

В просторном холле она сняла черную кружевную маску и с мольбой взглянула на него, но от этого его гнев только разгорелся еще сильнее. Эти светло-зеленые глаза невинности, в которых он жаждал утонуть… их магия снова заворожит его, если сейчас он позволит себе расслабиться хотя бы на мгновение.

— Наверх! — рявкнул он.

На площадке лестницы появилась Мег. Ее, очевидно, удивило не то, что хозяин неожиданно возвратился домой, а то, что он пребывает в одном из самых черных своих «ирландских» состояний духа.

— Убирайся! — приказал он, и она мигом испарилась, благодаря Господа, что хозяйский гнев обращен не против нее.

Поднимаясь по пологой лестнице, Сабби дважды споткнулась и едва не упала. Словно со стороны она слышала свои рыдания:

— Пожалуйста… Шейн… выслушай меня…

Клянусь, я только смотрела…

Он оставался абсолютно бесчувственным к ее мольбам, он просто не слушал ее, и тут уж рассердилась она сама. Придется его отучить от этой манеры. Она не позволит ему давать волю рукам…

В этот момент он с грохотом захлопнул дубовую дверь спальни и запер ее на засов.

В глаза ему сразу бросились роскошные наряды, в беспорядке разбросанные по всей комнате. Он обвел их беглым взглядом и шагнул к Сабби, но она уже собралась с силами и стояла, высоко подняв подбородок, выпрямив спину и выпятив грудь. Взявшись обеими руками за ворот ее платья, он резким движением разорвал бесценное кружево до самого подола.

— Этот наряд, достойный шлюхи, в котором ты красуешься… Полагаю, он куплен на мои деньги?

Теперь на ней оставалось только черное нижнее белье рискованного покроя; вид у нее был такой, что и святого мог бы ввести во искушение. Шейн вдруг почувствовал, что не может вынести даже мысль о том, что какой-нибудь толстосум лапал ее… с ее согласия. Она оказалась лживой, бессовестной непотребной девкой с благоуханным зрелым телом. Он готов был вытрясти ее подлую душу из этого желанного тела!

В бешенстве он сорвал с нее черную манишку и нижнюю юбку, и теперь ничто не скрывало ее полные груди от его взгляда. Ее волосы рассыпались вокруг тела каскадом светлой меди. Она стояла перед ним в одних лишь черных кружевных чулках, и ее била крупная дрожь.

Она видела, как его обуревает неистовый гнев, смешанный с неукротимой похотью — смертельно опасное сочетание, — и внезапно она поняла, какая кара ее ждет. Он намеревался изнасиловать ее!

Шейн поспешно скинул плащ и аккуратно запер под замок всю свою боевую амуницию: шпагу, кинжалы и зловещий клинок, извлеченный им из сапога. Затем он сбросил камзол, рубашку и бриджи.

— Пошла в постель, — прорычал он.

Она повернулась, чтобы пуститься наутек, но он схватил ее за волосы и подтащил к себе.

То, что он делал, было грубым и жестоким, и она впала в такую панику, что еще раз вырвалась из его рук. Он кинулся вслед и ухватил ее за лодыжку. Она вдруг осознала, что они проходят тот же цикл, что и пара, исполнявшая танец любви.

— Шейн… пожалуйста… нет! — умоляла она.

В нем бушевала ярость. Разве не мечтал он услышать, как она произносит его имя! Разве не сходил он с ума, ожидая, что сможет почувствовать вкус своего имени у нее на устах!

Сильным рывком он подтащил ее к кровати и перекинул лицом вниз через свое колено.

Он поднял руки и, не владея собой, изо всей силы ударил ее по ягодице.

— Чертов ублюдок! — завопила она.

— Я тебе задам такой урок, ты его на всю жизнь запомнишь… Я тебе покажу, кто тут хозяин, — бормотал он. Удары продолжали сыпаться на мягкие округлости, но ее отчаянные протесты и вид прекрасного тела, извивающегося в безуспешных попытках освободиться, только подливали масла в огонь: его желание достигло такого накала, что он уже не владел собой.

Он быстро перевернул ее лицом вверх и вдавил в перину. Невзирая на ее сопротивление, на ее душераздирающие вопли, он сумел оседлать ее и ворваться в ее девственный проход, так что его жезл вошел в нее по самую рукоять.

Когда Сабби вскрикнула, он ощутил преграду, почувствовал, что разрывает ее, но было уже слишком поздно. Он немедленно отпрянул, потрясенный сверх всякой меры тем, что только что натворил. Конечно, он винил себя не за то, что лишил ее девственности, а за то, что проделал это так грубо, и его обожгла горячая волна стыда. С болезненной нежностью он обнял ее и, прижав к груди, начал покачивать, словно убаюкивая ребенка.

Очень бережно он стер кровь с ее ног, и она могла слышать, как он шепчет, губами касаясь ее волос:

— Боже, прости меня. Боже, прости…

Ее сердце разрывалось от муки, оттого, что все так скверно обернулось. Она не могла сдержать слез.

Ее боль отдавалась в его душе как удар кинжала. Когда она горько зарыдала вслух, он дал ей возможность выплакаться всласть.

Но потом, сохраняя величайшее женское достоинство, она отстранилась от него и мягко проговорила:

— Пожалуйста, не прикасайся ко мне.

— Сабби, любимая, я должен касаться тебя… я должен исправить то, что натворил.

— Тебе это никогда не удастся. Пожалуйста… отвези меня обратно в Гринвич, — попросила она — Нет! Сейчас я не могу тебя отпустить.

Я жестоко обошелся с тобой, — сказал он; в его голосе явственно слышались мука и отвращение к себе. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто между мужчиной и женщиной все происходит именно так.

Она пыталась выбраться из постели, но ее движения были замедленными, как будто она опасалась, что от легчайшего прикосновения может рассыпаться на мелкие осколки. Видеть это было выше его сил. Он снова прижал ее к сердцу и стал качать, как младенца, все время нашептывая ей на ушко нежные слова любви.

Сабби была настолько опустошена и обессилена, что едва могла шевелиться.

Со всей возможной осторожностью он уложил ее ничком на кровать и прошептал:

— Милая, я прогоню твою боль поцелуями.

Его горячие чувственные губы проследовали долгим извилистым путем — снизу вверх по ее ногам, через пострадавшие округлости, вдоль позвоночника.

Теплая волна разливалась по телу Сабби, словно смывая следы насилия и боли. Он откинул в сторону шелковистую массу волос и уткнулся лицом в ее затылок, а когда она ослабела от любовного томления, мягко повернул ее на спину, и его рот пустился в медленное, завораживающее путешествие — от шеи и вниз по ее телу. Это казалось невероятным, но он действительно отгонял боль, а Сабби и понять не могла, как же это ему удается.

Теперь его язык устремился в странствие по ее груди и животу, неуклонно приближаясь к предмету его вожделений.

— В прошлый раз тебе это нравилось, — тихо проговорил он и, раздвинув ее ноги, бережно коснулся языком розовой плоти, ее чувствительного сокровища. Облегчением и нежностью наполнилось его сердце, когда он услышал от нее не крики боли и ярости, а возгласы восторга. Следующие два часа он посвятил тому, чтобы она почувствовала себя защищенной, любимой и окруженной заботой.