Плохая хорошая жена - Вера Колочкова Страница 44

— Ах, я уже и дура? — продолжало нести Веронику напропалую. — Если вы со своим Валерой решили сделать из меня дуру, то оно непременно так и должно случиться? Нет, ребята. И не мечтайте даже. Я теперь про вас такое знаю, что быстренько обоих из разряда сильно умных в дураки переведу…

Она вдруг осеклась и замолчала, вскинув на Стаса глаза. Отчего-то страшно стало. Он тоже молчал, смотрел на нее отчужденно и в то же время совсем отрешенно, словно она была неодушевленным предметом — подушкой, например, или телефонной трубкой. Вероника вдруг увидела, как медленно сужаются его зрачки, превращаясь в совсем маленькие точки-отверстия, как остро и неприятно выходит из них и прямиком направляется в ее сторону нарастающая злоба. Даже необычайно красивая ярко-синяя радужка вокруг этих зрачков, ей показалось, совсем выцвела-побелела. А может, и не показалось? Может, и впрямь сейчас и не Стас перед ней сидит, бывший ее любовник, а какой-нибудь злой Азазелло? А что, похож… Вот сейчас он улыбнется, и запросто еще и клыки покажутся… Она даже кистью руки слегка махнула перед лицом — чур, мол, меня, чур…

Спасительной зовущей трелью зашелся на прикроватной тумбочке ее мобильник так, что они оба вздрогнули и уставились на него удивленно. Вероника слишком поспешно схватила трубку, слишком торопливо поднесла ее к уху и радостно подалась навстречу такому родному Катькиному голосу:

— Да, Кать, да!

— Верка, слушай, тут за твоей матерью «Скорая» приехала! — затараторила Катька в трубку последние новости. — Твоя драгоценная свекровка самолично заявилась! Уже минут сорок о чем-то она там с Александрой Васильевной беседует. Чего с ней беседовать-то, скажи? Хватай на носилки да тащи в больницу! Мне через полчаса выходить надо, а они там разбеседовались… Я подслушать хотела, а она, свекровка твоя, перед самым моим носом дверь закрыла… Не шибко она у тебя вежливая, я скажу! Так сверкнула на меня глазом сердито, будто я виновата в чем…

— Слушай, Кать…

— Ой, погоди, Верка, я чего спросить у тебя хочу! Где моя сырокопченая колбаса, ты не знаешь? Может, ты переложила ее куда? Я ж в вашем холодильнике ее оставляла, а сейчас сунулась — и нет ничего… Кто ее съел-то?

Вероника хотела было сказать ей, что ни про какую такую колбасу и знать ничего не знает, да не успела. Большая подушка, молниеносно выдернутая у нее из-под головы красивыми мускулистыми Стасовыми руками, вдруг навалилась на ее лицо всем своим упругим холофайбером, и резко остановившееся дыхание враз отозвалось суматошной панической болью в легких. Тут же на смену этой боли пришло и дикое, такое же суматошное желание освободиться во что бы то ни стало, потому что по-другому просто не могло быть, потому что новая жизнь уже вошла в нее, пустила первые свои ростки, да потому, в конце концов, что она ничего еще не объяснила Игорю про эту новую свою жизнь, про новую свою смелость, про открывшийся ей так ярко Божий промысел! Сжавшись пружиной, она вдруг резким усилием извернулась, провернулась на живот, и голова ее под подушкой провернулась тоже, хрустнув опасно шейными позвонками. Не ожидая от нее такой прыти, Стас ослабил вдруг хватку, и в следующую минуту рука ее, интуитивно выбросившись вперед, коснулась его лица, и острый пальчик-коготок впился во что-то упруго-мягкое, скользнув фалангой по костному выступу. Стас взвыл от боли, резко отдернул от нее руки и закрыл ими лицо. «В глаз, в глаз попала!» — молнией пронеслась в голове спасительная мысль, и она тут же перекатилась упругой кошкой по кровати, таща за собой толстую загипсованную ногу, и потянулась рукой к отброшенному Стасом на пол телефону. Она уж совсем дотянулась было да него — миллиметр какой-то несчастный оставался… Не успела, конечно, — шею сзади обхватили железно-жестокие руки ее бывшего любовника — такие, как ей казалось недавно еще совсем, нежные, такие исполненные любовью, такие страстно-сексапильно-мужские… Она пыталась было дернуться, да где там. Слишком уж силы физические обидно были неравны — хрупкая женщина с температурой да с загипсованной ногой против красавца качка с железной тупой хваткой…

Игорь, в эти самые секунды, уже припарковав во дворе машину, неторопливо продвигался в сторону подъезда, неся на весу пакеты с лекарствами, едой и фруктами. Лежали в этих пакетах и еще всяческие для кормления его жены Вероники вкусные вкусности, и он улыбался сам себе радостно и нетерпеливо, предвкушая процесс этого самого кормления. И счастлив был, как тогда, десять лет назад… И вдруг замер на полпути — ключей-то у него не было! Оставил он их вежливо на тумбочке в то злополучное, так замечательно начавшееся и такой катастрофой закончившееся воскресенье. Вот же дурак был… «Придется теперь Вероничке как-то до двери самой допрыгивать», — вздохнул он тяжело, и двинулся дальше, и поднялся на свой этаж в лифте, и удивленно уставился на открытую настежь дверь квартиры. И не догадался назад оглянуться, в лестничный пролет… Хотя чего бы он там и увидел особенного? Так, мелькнула какая-то быстрая, модно-стильная тень и исчезла трусливой пулей и так же быстро потом понеслась по улице, пряча от людей свои злые Азазелловы глаза с зияющей под ними свежей кровавой раной от Вероникиного острого ноготочка…