В ожидании счастья - Виктория Холт Страница 44

И вот я со своими фрейлинами сидела в ожидании приема. Я слышала, как молодая маркиза де Клермон-Тонер хихикает за моей спиной. Она была веселым миниатюрным созданием, и я обожала ее за готовность смеяться по любому поводу. Я слышала, как эта легкомысленная женщина заявила, что ей надоело смотреть на старушенций и что она сядет на пол. Никто об этом не узнает, так как платье Ее Величества и дам, стоящих в первом ряду, скроют ее. Когда самая черная из черных ворон склонилась в поклоне передо мной, я быстро взглянула через кринолин и не могла сдержать своих чувств, как ни старалась. Я приложила веер к губам, но этот жест был замечен, как я поняла по взглядам старых принцесс и герцогинь. Когда я заговорила, то в моем голосе звучали нотки смеха, я не могла пересилить себя.

Как только церемония закончилась, я удалилась в свои апартаменты, где мои фрейлины и я хохотали почти до истерики.

— Как вы думаете. Ваше Величество, они видели? — спросила малышка Клермон-Тонер.

— Какое мне дело, если они и заметили? Должна ли королева Франции считаться с мнением… такого старья, как они?

Все сочли, что это очень смешно. Но несколько странно, что скоро весь двор заговорил о моем легкомысленном поведении на этой траурной церемонии, а пожилые дамы заявили, что они никогда больше не придут засвидетельствовать свое уважение «этой маленькой насмешнице».

Когда я услышала об этом, то громко рассмеялась. Я была королевой Франции, какое мне дело-до этих старух? Они были такие чопорные, и если не появятся больше при дворе, то тем лучше для меня.

Мое поведение во время траурной церемонии обсуждалось повсеместно. Так же было и с моим глупым высказыванием относительно лиц в возрасте более тридцати лет, что они слишком стары, чтобы пребывать при дворе. Я забыла, как много людей свыше тридцати лет меня окружало.

Мои враги сочинили песенку, которую можно было расценить как предупреждение мне:

Малышка-королева лет двадцати,

Ты очень скверно обращаешься с людьми!

Если не проявишь смекалку,

Смотри, перегнешь палку!

Итак, если я буду дурно вести себя, то они выпроводят меня. Это должно было напоминать о непостоянстве людей.

Несмотря на то, что я была легкомысленной особой, все предполагали, что я оказываю большое влияние на короля. Он явно потворствовал мне и всегда стремился любым способом доставить мне удовольствие. Я знала, что моя мать и Мерси хотят, чтобы я руководила им с их помощью, и я представляла себя в роли советника короля.

Как я узнала, этот неприятный маленький стишок распространялся друзьями герцога д'Агийона, несомненно, он и сам приложил к нему руку. Он был большой поклонник мадам Дюбарри, которую теперь благополучно поместили в монастырь для знатных дам, но сам он все еще находился при дворе, чтобы досаждать мне. Мой муж обещал отправить его в ссылку. Я не хотела этого, поскольку знала, что означает для мужчин, подобных ему, быть высланными из Парижа, поэтому я попросила короля лишь снять его с должности.

Как слепа я была! Он знал, что именно я виновна в его отставке, и не был благодарен за смягчение удара; в Париже он и его друзья начали клеветать на меня, прекрасно зная, как это делается. И этот куплет был лишь первым из десятков памфлетов и песенок, которые в течение последующих нескольких лет распространялись про меня.

Но в то время я была переполнена ощущением победы. Я добилась, что Агийон был смещен, вот теперь я смогу вернуть моего дорогого друга монсеньера де Шуазеля.

— Бедный монсеньер де Шуазель, — однажды сказала я мужу, когда мы были одни в наших апартаментах, — он так скучает в ссылке и стремится вернуться ко двору.

— Я никогда не любил его, — ответил мой муж.

— Он нравился твоему дедушке…

— И тот в свое время уволил его.

— Это все благодаря Дюбарри. Она все это затеяла. На Ваше Величество не должна оказывать влияние женщина, подобная ей!

— Я всегда буду помнить, что он сказал мне как-то: «Монсеньер, возможно, однажды я окажусь, к несчастью, вашим подданным, но я никогда не буду вашим слугой».

— Мы все иногда говорим, не подумав. Я уверена, что и я так делаю. Он нежно мне улыбнулся.

— Я уверен, что ты так поступаешь, — сказал он.

Я обняла его за шею. Он слегка покраснел. Ему нравились эти знаки внимания, но при этом он чувствовал себя стеснительно. Я думаю, что они напоминали ему о затруднительных моментах в нашей спальне.

— Луи, — сказала я, — я хочу, чтобы ты разрешил мне пригласить монсеньера де Шуазеля вернуться ко двору. Можешь ли ты мне отказать в такой маленькой просьбе?

— Ты знаешь, что мне трудно отказать тебе в чем-либо, но…

— Я знаю, что ты не разочаруешь меня. — И я отпустила его, думая, что победила, и, не теряя времени, сообщила монсеньеру де Шуазелю, что король дал разрешение на его возвращение ко двору, и монсеньер де Шуазель тоже не стал терять времени зря. Он был полон надежд, и хотя значительно постарел со времени нашей последней встречи, производил на меня впечатление очаровательного человека (хотя из-за необычного лунообразного лица с приплюснутым носом он никогда не выглядел привлекательным).

Мне пришлось кое-что понять в своем муже. Он оказался не из тех, кого можно было вести на поводу. Он обожал меня, гордился мной, но считал, что женщины должны стоять вне политики, и не собирался делать исключения даже для своей супруги.

Он холодно посмотрел на Шуазеля и заявил:

— Вы прибавили в весе с тех пор, как мы встречались последний раз, монсеньер герцог, и ваши волосы еще больше поредели.

Затем он отвернулся, и отошел от ошеломленного такой встречей де Шуазеля — король не принял его.

Мне было жаль монсеньера де Шуазеля, я была готова оставить свои мечты о власти. Ничто серьезное, тем более политика, не могло привлечь мое внимание в течение длительного времени, и Мерси вынужден был сообщить моей матери, что король — это тот человек, который идет своим собственным путем, и что не следует ожидать пользы от моего вмешательства.

Мерси сообщил мне, что моя матушка не очень огорчена тем, что монсеньера де Шуазеля не оставили при дворе. Я попросила короля принять бывшего министра, и король проявил ко мне уважение, сделав это. Такой вариант удовлетворил ее. Что касается монсеньера де Шуазеля, то она не считала, что его характер позволит ему оказывать французскому народу значительную помощь на данном этапе его истории. В то же самое время, отметила она, я действовала ловко, чтобы устранить герцога д'Агийона.

Всегда приятно получить похвалу своей матери, а я долго не наслаждалась ее одобрением.