Бегство от Франка - Хербьерг Вассму Страница 43

— Он в Осло, а я здесь.

— Жена Франка могла бы навести тебя на след. Она знает Франка со всех сторон.

— Знаешь что, хватит! — как можно строже сказала я.

— Ладно! Продолжай упражняться в мелочах, и без всяких там характеристик. Я была бы не против, если бы ты отказалась от Франка, так же как Сван отказался от той женщины. Жаль только, что мы потратили много усилий на то, чтобы ввести его в рукопись. Настоящие романтические персонажи никогда не сдаются! Если только ты их не убьешь. Если ты отодвинешь его в сторону или в дальнейшем откажешься упоминать о нем, он все равно будет вставать между тобой и следующим персонажем, о котором ты станешь писать!

Я начала собирать вещи в сумку. Переложила купальник в другое отделение, сунула книгу в боковой карман и задернула молнию.

— Помнишь, последний том Пруста, которым он завершает весь цикл? — послышался Фридин голос. — Помнишь, как он споткнулся на мостовой Парижа, направляясь на прием, на который не хотел идти? Как он, удержав равновесие, вспомнил, что однажды споткнулся на двух неровных мраморных плитках в баптистерии собора Святого Марка? Там он, споткнувшись, тоже удержал равновесие. И в Париже, много лет спустя, он обнаружил, как важна память о таких вещах. Это помогло ему постичь действительность литературы. Тайна — это не случай сам по себе, но узнавание момента и использование его для того, чтобы построить на нем целый мир. Или узнавание отдельных фрагментов, словно это фрагменты сна. Мы используем их, не сразу понимая их суть.

Я задумалась и потому не ответила.

Пожилой человек с волосами, завязанными конским хвостом, лежал в бассейне на ярко-зеленом пластмассовом матрасе, который тащил санитар. Он был похож на ребенка, которого купает мама. На его лице было написано удовольствие и блаженство. Так начинаем мы все, подумала я. Сперва мы покоимся в воде, надежно защищенные животом матери. Там начиналась жизнь всех нас. В том числе и моя. Может быть, там я была даже ближе к собственной жизни. Там, внутри. В бассейне моей неведомой матери.

Я закрыла глаза и слушала гул очистного сооружения и негромкий плеск, с которым тела рассекали поверхность воды. Когда волны достигали краев бассейна и переливались через них, плеск становился отчетливее. Я представила себе кровеносную систему своей матери. Спокойные, пульсирующие толчки. Меня окружала и хранила эта сложная сеть. Я плавала в материнской среде. Когда-то это была моя действительность, хотя никто, даже я сама, ее не видел.

Мы проехали, сколько могли, и припарковали машину на стоянке на берегу, там мы обнаружили, что паром недавно ушел. Но агенты пароходиков-такси были тут как тут. В грубоватой и в то же время льстивой форме они предложили нам свои услуги за круглую сумму. Мы стали для них легкой добычей, потому что не хотели тратить время на ожидание.

Венеция приближалась к нам, она была непохожа на все свои фотографии, и все-таки я узнала ее. Все оттенки терракотово-красного и охристого, белые фасады и зеленые ставни на окнах.

Нас высадили на берег возле паромной переправы на площади Святого Марка, которую словно вымостили живыми голубями. Мы с трудом пробрались через них. В последний момент они слегка взлетели, и мне показалось, будто кто-то на небесах трясет перьевую перину.

Чтобы избавиться от начавшегося у меня зуда, я стала искать истинную причину моего желания посетить этот собор. Я увидела мысленно безупречно одетого француза с утонченным бледным лицом — Марсель Пруст. И без того больной, он плохо себя чувствовал в этом влажном климате. Но, тем не менее, приехал сюда. Не исключено, что у него вдруг начался приступ удушья. Кашель застал его врасплох, он споткнулся. Чтобы много времени спустя снова споткнуться уже в Париже. Так уж устроен человек. Простое и редкое предчувствие счастья имеет трогательную способность к повторению. Надо только уметь его ощутить.

Мы перешли площадь и прошли под сводами здания с шестью башнями на фасаде. В середине возвышался Марк и ангелы, под сводами блестела мозаика. Мы вошли в храм вместе с длинной очередью туристов и местных жителей. И перед нами открылось пространство, где хватило места для всех.

Франка здесь прежде всего заинтересовала бы архитектура. Из-за того, что мне было интересно то, что он захотел бы увидеть в храме в первую очередь, я перестала разглядывать плитки, на которых, возможно, споткнулся Марсель Пруст. Неровных мраморных плиток здесь было достаточно. Я не могла не заметить разнообразие деталей и богатства предметов, привезенных в качестве военной добычи после разных побед. Но я отметила их только как предметы, которые могли вызвать во Франке раздражение из-за того, что он находится среди антиквариата, который нельзя пустить в оборот. Символы, восточная фантазия, насчитывающая шесть сотен лет, алтарь Богоматери с изображением Мадонны Никопейской, ставшей военной добычей в 1204 году. Одновременно собор обогатился четырьмя бронзовыми конями из Константинополя. Вора делают обстоятельства. История показывает, что женщины тоже не прочь обогатиться, я и сама так поступила. Катарина Корнаро, родившаяся в одной из самых благородных семей Венеции, вышла замуж за короля Кипра в 1489 году только затем, чтобы отравить его. В качестве королевы Кипра она все свое королевство подарила Венеции.

Никто не посмел бы сказать, что я отравила Франка, но, исходя из ложных посылок, я присвоила себе его капитал. Теперь я стояла перед алтарем Девы Марии в соборе Святого Марка и зажигала самые белые свечи, какие только могла найти. Одну за бассейн в чреве моей неведомой матери, одну за ребенка под грузовиком и одну за Франка.

— А за кого ты зажигаешь свечи? — шепотом спросила я у Фриды.

— За дочерей Франка и его обманутую жену, — ответила она.

Мы поднимались на мосты и гуляли по переулкам среди ларьков и продавцов масок, мимо пристаней для гондол, которых почти не было видно: в это время года, они все лежали на берегу. Наконец мы зашли в «Бар Гарри», который финансировал некий Гарри из Бостона, потому что ему не хватало в Венеции хорошего бара.

Маленький столик был зажат между другими столами, но нас это не смутило. Мы заказали какое-то горячее блюдо, не разобрав, что это такое. Рядом с нами, спиной к стене сидел худой темнокожий человек, склонив замкнутое лицо над сложенной газетой. Ловким движением он вытащил синюю шариковую ручку и раскрыл ею газету. Это движение было похоже на ритуал, позволявший ему быстро найти кроссворд. Я проследила за его взглядом и поняла, что он не заполняет каждую клеточку одной буквой, как это положено. Он писал целые слова и предложения, используя кроссворд исключительно как линованную бумагу.

Неожиданно я увидела, что Фрида тоже что-то записывает. Это было нечто новое. Обычно писала я. Я наклонилась, чтобы посмотреть, что там написано. В это время зазвонил ее телефон.

— Слушаю. Алло!

— Почему не вовремя? Нет, нисколько!

— Конечно, можешь. Я буду держать тебя в курсе. Нет, я не буду спрашивать. В порядке? Не говори глупостей, это замечательно! Все будет хорошо.