Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл Страница 43

Я смотрю на портрет с нижней ступеньки лестницы и стараюсь понять, о чем может думать Том. В попытке устоять на ногах я фокусирую взгляд на волосах Петры. С тех пор как я знаю ее, она ни разу не меняла прическу. Внешне она почти не изменилась. Цветовая палитра ее любимой одежды, состоящей из аккуратных гарнитуров-двоек [46]и полезных для здоровья туфель на плоской подошве от «Расселл энд Бромли», стала, может быть, не такой приглушенной, но по-прежнему скромной.

Ее волосы в течение долгих лет еженедельно подвергались одной и той же завивке-перманент, так что теперь они не шевелились даже тогда, когда она наклонялась вперед. Я никогда до них не дотрагивалась, но думаю, на ощупь они напоминают проволочную щетку. Даже при свежем ветре они оставались такими же неподвижными, как грядка земляной груши морозным утром, неизменные с того дня, как она вышла замуж за отца Тома.

А на этой картине, где она менее чем за год до свадьбы, ее лицо обрамляют длинные темные волосы, ниспадающие ленивыми волнами по обе стороны ее прекрасных чистых голубых глаз. Выражение лица кроткое. Ни один мускул не напряжен. Томность текущей патоки. И вдруг, в просветлении пьяного рассудка, до меня доходит: она полностью удовлетворена.

— Что случилось, Люси? Ты смотришь на меня так, будто увидела перед собой привидение, — прерывает Том мое забытье. — Я отсутствовал всего лишь пять дней.

— Да вот… портрет твоей матери, — сбивчиво отвечаю я. — Ты когда-нибудь видел того, кто нарисовал ее?

— Это профессиональный художник. Она позировала ему еще до того, как я родился, ты же знаешь. — Он поднимается, чтобы подойти и запечатлеть на моей щеке немного обиженный поцелуй. Борода колется, и я потираю место, где щетинки царапнули мою щеку, потом чихаю. Вероятно, у меня начинается аллергия на собственного мужа.

— Но почему он тогда отдал ей картину? — спрашиваю я, потирая нос и изо всех стараясь сил казаться трезвой.

— Понятия не имею. Много лет она хранилась на чердаке. Впервые я увидел ее, когда мама приехала с ней сюда. Почему ты задаешь все эти вопросы? Я думал, ты проявишь интерес к моей библиотеке! — В его голосе я слышу некоторый упрек. — И, в общем, я надеялся, что ты будешь дома, когда я вернусь.

Бывали времена, когда мы сидели молча, а потом вдруг разом заговаривали, произнося одно и то же. Мы были настроены на одну волну. Хотя, конечно, старые часы никогда не показывают правильное время. Возможно, я должна быть довольна, что мы чаще бываем согласны, чем не согласны друг с другом, хотя было бы лучше, если бы при этом происходило меньше дискуссий. Однако если вы обычно согласны во всем, любое разногласие может показаться вам концом света.

— Я ходила смотреть новые хоромы Эммы. Твоя мама предложила свои услуги в качестве няни, а мне необходимо было ускользнуть от нее, — объясняю я. — Извини. Я не думала, что ты будешь ждать меня и не ляжешь спать.

— Она уезжает завтра утром. И кстати, ведет себя немного странно. Все время говорит, что не знает, когда теперь снова приедет. Надеюсь, вы не поссорились?

— Нет, она на редкость сдержанная. — Я надеюсь избежать дискуссии о Петре.

— Все выглядит очень благопристойно, — замечает он. — За исключением вот этого. — Он тычет пальцем в скомканные занавески на подоконнике из спальни Джо.

— Каким образом они оказались здесь? К тому же с огромными дырами посреди каждой.

— Джо пытался выкроить из них шорты. И сказал, что ты ему разрешила. Это, по словам бабушки. Но как могло случиться, что он был один в своей комнате с огромными ножницами? — Том вопросительно поднимает одну бровь. — Он проделал основательную работу. И пошел спать с шортами. — Том подходит к окну и поднимает полотнища. Грубые дыры на них зияют мне немым, но справедливым укором. На столе я замечаю узкие полоски материи.

— Это лямки для кожаных штанов, — говорит он.

Мы смеемся. Я, пьяно шатаясь, прислоняюсь к перилам, чтобы удержать себя в вертикальном положении.

— Во всяком случае, на деньги, которые я получу за библиотеку, думаю, мы сможем раскошелиться на новые шторы. Пойдем спать. Кстати, мне жаль, что ты проиграла на выборах. Но может быть, это к лучшему.

Я думаю о следующей среде и перспективе еще одного вечера в компании Роберта Басса. Мне лучше всего отменить эту встречу — она непомерно раздувает мои фантазии.

Мы входим в спальню, Том открывает свой шкаф и обозревает полку с трусами. Аккуратные небольшие стопки — серая, белая и черная. Все выглажено и сложено. Рубашки развешаны в порядке перехода от одного цвета к другому, наподобие спектральной цветовой диаграммы «Дюлюкс» [47].

— У тебя на глазах слезы, — уличаю я его.

— Я не сразу на тебе женился, потому что размышлял, будешь ли ты складывать мои трусы.

— Именно поэтому я и вышла за тебя замуж, — смеюсь я.

Он хватает меня в охапку, и мы падаем на постель, безудержно целуясь. Он сжимает меня в объятиях и целует в шею за ухом. С этой бородой и воротником он выглядит совсем не так, как тот мужчина, который уезжал отсюда неделю назад, и я вдруг представляю себя в комнате с незнакомцем. Это так волнующе. Его рука уже забралась в мои джинсы, и моя рубашка полностью расстегнута. Его большие и неуклюжие пальцы, с такой легкостью рисующие, касаются моего тела, и я чувствую, что таю. Интересно, все ли архитекторы настолько искусны? Надо бы не забыть спросить Кэти. Я закрываю глаза и перестаю думать о проблеме по имени Роберт Басс.

— Я скучал по тебе, — шепчет он мне в ухо, почти не дыша, прежде чем перенести свое внимание на мою левую грудь.

Но как раз в тот момент, когда, кажется, сексуальный голод заканчивается, в комнату входит Джо, сонно потирая глаза. Он держит два куска материи, которые, без сомнения, можно идентифицировать как шорты.

— Папа, что ты делаешь с мамой? — спрашивает он подозрительно.

Том сваливается с меня и ложится рядом на кровать, тяжело дыша.

— Мы боремся!

— Ладно, надеюсь, вы были не слишком грубыми, — комментирует Джо, точь-в-точь как я. — Мама, а можно я сделаю шорты для Сэма и Фреда? Чтобы мы выглядели, как дети фон Траппа. — Он наполовину спит, и я поднимаю его на руки и несу в его комнату, где он, в конце концов, засыпает, сжимая эти два куска ткани так крепко, будто кто-то может украсть их ночью. Когда я, наконец, возвращаюсь в нашу спальню, Том крепко спит. Еще одна упущенная возможность. Если бы родителям позволяли оканчивать их беседы, жизнь была бы совсем другой.

Потом я замечаю, что он, как отражение своего среднего сына, крепко сжимает в руке маленькую кремовую коробочку с темно-зеленой ленточкой. Я разжимаю его кулак, который во сне почти не гнется, и открываю коробочку. Внутри маленькая карточка: «Люси от Тома. За оказанные услуги». А на дне серебряное колье с камешками и подвесками. Оно такое красивое, что я кусаю губы, чтобы не заплакать. Я пытаюсь разбудить его, чтобы поблагодарить, но он где-то вне досягаемости. Я кладу колье назад в коробочку, чтобы он сам смог подарить мне его как-нибудь в другой раз, а я бы притворилась удивленной. Но это происходит только через несколько недель.