Наследник Клеопатры - Джиллиан Брэдшоу Страница 43

После окончания стрижки он надел оранжевую хламиду и вышел во внутренний двор. В дальнем его конце в тени фигового дерева сидел Ани. Он держал на коленях своего маленького сынишку и внимательно слушал пожилую худощавую женщину, которая докладывала ему, как обстоят дела в мастерских. Мальчик ел фигу, оставляя на отцовской тунике липкие красные следы от своих ручонок.

– Здравствуй! – радостно поприветствовал его Ани. – Сегодня, похоже, ты чувствуешь себя лучше, не так ли?

– Да, спасибо, – испытывая некоторую неловкость, ответил Цезарион.

– Это очень хорошо! Подумал, что тебе нужно купить, прежде чем мы отправимся в путь?

– Я считаю, что нам понадобится оружие, – нерешительно произнес Цезарион. – Нам могут встретиться разбойники или дезертиры.

– Нет, – без колебаний ответил Ани. – Всякий, кто решит напасть на нас, скорее всего, будет вооружен лучше, чем мы. Если у нас будет оружие, нам не избежать смерти. Кроме того, нет там никаких разбойников и дезертиров. По крайней мере, я ничего такого не слышал. Кроме, возможно, какого-нибудь воина, возвращающегося в родные края. – Ани с сочувствующей улыбкой посмотрел на Цезариона. – Я бы не стал брать с собой детей, если бы узнал, что подобное путешествие небезопасно. А пока говорят только о том, что амнистия на самом деле действует. Ты, я вижу, все еще считаешь императора крокодилом?

– Крокодилом с набитым брюхом, – угрюмо пробормотал Цезарион и, тяжело вздохнув, продолжил: – Октавиану нужны деньги, чтобы рассчитаться со своей армией и расплатиться со всеми долгами, в которые он влез из-за войны. Гонения и всяческие притеснения населения ему ни к чему: они уничтожат мелочники дохода и ничего ему не дадут. Он и так уже получил все, ради чего вел эту войну.

Цезарион прекрасно понимал, что пресловутая амнистия на пего самого не распространяется. В душе он был согласен с рассуждениями Ани, который решил не брать с собой оружия. Однако же, несмотря на это, юноша понимал, что он чувствовал бы себя гораздо спокойнее, если бы у него под рукой было копье. Во всяком случае, в нужный момент он мог бы не только защититься, но и был уверен в том, что с оружием достойно встретит смерть. Но Ани, разумеется, о достойной смерти пока не думал и вряд ли пи и обучен держать в руке копье.

– Нет так нет, – с сожалением сказал Цезарион. – Тогда мне, наверное, ничего не требуется.

Вскоре лодку подтянули к причалу, находившемуся рядом с полем, которое принадлежало Ани. Земля здесь еще сантиметров на двадцать скрывалась под водой. Окинув причал унылым взглядом, Цезарион понял, что им, судя по всему, придется идти к лодке по жидкой грязи. Он подозревал, что лодку загружали именно здесь, а не на общественных причалах в самом Коптосе, опасаясь вмешательства Аристодема, и это приводило его в ярость, поскольку лично ему этот человек не внушал никакого страха.

Лодка представляла собой видавшую виды грязную баржу с парусом, но еще довольно крепкую, с вместительным трюмом и крытыми соломой каютами, расположенными прямо на палубе. Всего на лодке была дюжина пар весел, но Ани решил использовать лишь восемь. На веслах будут сидеть четверо рабов Ани, двое наемных работников и моряки Клеона. Когда Цезарион прибыл на место, жена Ани была уже на борту и занималась обустройством жилья.

Юноша остановился посреди заболоченного поля, по щиколотку в грязи, и в растерянности смотрел на лодку. Было очевидно, что отдельной каюты лично для него на барже не предусмотрено. Цезариону вспомнилось его собственное парусное судно «Птолемаида», на котором он приплыл в Коптос всего два месяца назад, когда Нил был в разливе. На царском корабле было сорок пар весел, пурпурные паруса и нос из чистого золота. На нем хватало места для шестидесяти человек, а его собственные покои располагались в просторной каюте на корме судна, рядом с которой находилась его личная трапезная с золотыми светильниками...

После высадки в Коптосе он отослал «Птолемаиду» вверх по реке. Для отвода глаз капитану было приказано сначала доплыть до Фив, а уж затем вернуться в Александрию. Таким образом, его собственный корабль уже давным-давно ушел, река вернулась в свои берега, и ему теперь приходится возвращаться домой на этой вот... посудине.

– Здравствуй, Арион! – немного стеснительно, но радушно поприветствовала его Тиатрес и улыбнулась. Повернувшись к падчерице, она сказала на египетском просторечии: – Мелантэ, покажи Ариону, где он будет спать.

Цезарион уже успел заметить, что познания молодой женщины в греческом были довольно скудными.

– Я говорю на египетском, – резко сказал он и с недовольной миной побрел по грязи, держа в одной руке сандалии, а другой брезгливо подобрав подол хламиды.

– Неужели? – воскликнула Тиатрес, пораженная его признанием.

Раньше он не упоминал об этом и невольно подумал, что, возможно, не стоило этого раскрывать. Его признание сняло еще один барьер между ним и этими людьми. Однако уже слишком поздно отказываться от своих слов. Тиатрес тут же радостно затараторила на египетском просторечии, объясняя ему, что он может спать и каюте на корме судна, вместе с Ани и людьми Клеона. Помедлив, женщина добавила, что она с детьми и няней разместится в носовой части баржи, ну а все остальные будут спать прямо на палубе, что, в общем-то, совсем неплохо при такой благоприятной погоде.

Как же все это убого и жалко! Однако делать нечего. Цезарион кивнул, не решаясь что-либо сказать в ответ, поднялся по сходням и помыл ноги в Ниле, перед тем как ступить на палубу.

Тюки со специями подвезли к реке на ослах – Менхес с Имутесом уже загнали верблюдов обратно в стойла – и, держа ценный груз на голове и на плечах, пронесли его через заболоченное поле, чтобы осторожно разместить на барже. Работа была закончена, когда уже сгустились сумерки. Ани и все, кто отправлялся в плавание, шумно и многословно попрощались с рабами и наемными работниками, которые оставались дома, после чего те, взяв в руки поводья, повели за собой ослов через грязное поле назад, к усадьбе. Лодка легко покачивалась на волнах, пришвартованная за нос и корму к столбам, вбитым в берег. Звезды становились все ярче на потемневшем вечернем небе. Тиатрес разожгла огонь в небольшом, мнительно огороженном каменном очаге в носовой части палубы, и вскоре в воздухе запахло лепешками и чечевичной похлебкой.

Ани подошел к Цезариону, который с угрюмым видом сидел на корме. Сделав глубокий вдох, Ани потянулся и с довольным видом воскликнул:

– Вот как нужно путешествовать! Цезарион искоса посмотрел на него.

– Я всегда надеялся, что когда-нибудь эта лодка послужит мне по-настоящему, – продолжал Ани, любовно похлопав рукой по деревянному борту. – До сегодняшнего дня я перевозил на ней только лен.

Цезарион презрительно скривил губы.

– А название у нее есть? Ани покачал головой.

– Я называю ее «моя лодка»». А для всех других она – «лодка Ани». Я приобрел ее два года назад, когда ее последний владелец утонул. Из-за несчастного случая она считалась несчастливой и, понятное дело, продавалась задешево. Я пригласил жреца, чтобы тот освятил ее и вернул удачу. Пришлось лишить лодку прежнего названия, но новое давать не хотелось. Думал, что назову ее по-новому только тогда, когда она действительно послужит мне.