Сашенька - Саймон Себаг-Монтефиоре Страница 43

Он вошел в гостиницу, снова почувствовав себя по-настоящему дома среди сверкающего паркета, отливающих золотом и металлом лифтов, стойки из мореного дуба.

— Как обычно, месье Цейтлин? — спросил бармен Рустам. В «Астории» царила атмосфера необузданного веселья. Сбросив пальто и шляпу, забыв снять сапоги, он потрусил в кабинет, где баронесса Розен устраивала прием. Девушка в оранжевом платье с открытой спиной, в боа из перьев и желтых туфлях — таких Вера и называла «женщинами легкого поведения», но сам Гидеон любовно величал «bubeleh», «малютка» на идиш, — поздоровалась с ним как со старым другом, а он подмигнул ей. Она держала в руках бокал и предложила ему сделать глоток. Девушки у конторки засмеялись: неужели тоже пьяные? Одна парочка, офицер и респектабельная на вид дама с двойной ниткой жемчуга, целовались на диване в фойе, как будто находились в номерах, а не на публике. Швейцар распахнул двойную дверь, и Гидеон отметил, что краснощекий слуга не поклонился, лишь ухмыльнулся, как будто прочитав мысли Гидеона.

Гидеон ввалился в комнату, прокладывая себе дорогу между мундирами и эполетами, мундирами и вечерними платьями, слушая, как все обсуждают положение на улицах, пока не увидел нимб белокурых волос, бледные плечи и длинную руку в перчатке, которая сжимала сигарету с золотым фильтром.

— Вы все-таки пришли, — произнесла Мисси Лорис по-английски с американским акцентом.

— А меня ждали?

От улыбки на ее щеках появились ямочки.

— Гидеон, что происходит на улицах?

Он приблизил губы к ее маленькому, высоко посаженному ушку:

— Мы все можем сегодня погибнуть, малютка! Чем мы займемся в последние минуты? — Это была его любимая строчка из «Манифеста Гидеона», в любой момент она могла сработать.

32

Когда Сашенька вернулась в Петроград, у Финляндского вокзала не было ни одного извозчика. В поезде, за исключением Сашеньки, ехали только две пожилые дамы, вероятно, бывшие учительницы, которые с серьезным видом обсуждали, является ли довоенный лесбийский роман Лидии Зновьевой-Аннибал «Тридцать три урода» классическим описанием женской чувственности или отвратительной нехристианской халтурой.

Сначала спорили вполне мирно, но когда поезд прибывал на Финляндский вокзал, обе дамы уже кричали друг на друга, даже бранились:

— Вы филистерша, Олеся Михайловна, это сплошная халтура и порнография! А вы закостенелое пресмыкающееся, Марфа Константиновна, вы никогда не жили, никогда не любили, никогда не испытывали настоящих чувств!

— По крайней мере, я боюсь Господа!

— Вы меня так расстроили, что мне стало нехорошо. Мне нужно принять лекарство.

— Я не дам вам лекарство, пока вы не признаете, что вели себя просто абсурдно…

Сашенька лишь усмехнулась. На вокзале, к ее удивлению, не было даже бродяг и мальчишек.

Стемнело, но на улицах толпилась масса народу, некоторые с пистолетами. Опять пошел снег: падали большие снежинки, похожие на ячменные зерна; полная луна отбрасывала бледно-желтый свет. Сашеньке показалось, что люди выглядят непомерно раздутыми, но поняла, что многие натянули по два пальто, чтобы выстоять под ударами казачьих кнутов. Рабочий со сталелитейного сказал, что на Александровском мосту соорудили баррикаду, но не успела Сашенька и рта раскрыть, как раздались выстрелы, все побежали, не понимая, отчего бегут. Работница с Путиловского рассказала о том, что на Александровском мосту и на Знаменской площади были бои; что казаки и Уланский гвардейский полк перешли на сторону рабочих и выступили против полиции. Старый пьяница уверял, что он социалист, а сам пытался засунуть руку Сашеньке под пальто. Он тискал ее грудь; она дала ему пощечину и убежала. На Александровском мосту ей показалось, что она видит убитых городовых. Трамваи не ходили.

Она медленно шла домой по знаменитым проспектам, которые теперь буквально бурлили: на улицах жгли костры, вокруг них, как бесенята, приплясывали мальчишки.

Рабочие захватили Арсенал и были теперь вооружены. Она побрела дальше, несмотря на усталость, чувствуя страх и волнение. Что бы дядя Мендель ни говорил о революции, люди не разбегались. Послышались еще выстрелы. Двое молодых рабочих поцеловали ее в обе щеки и поспешили дальше.

На Невском она встретила толпу солдат. «Братья и сестры, матери и дочери, я предлагаю не стрелять в наших братьев», — кричал какой-то унтер; в ответ неслось: «Ура! Долой самодержавие!» Сашенька попыталась разыскать своих товарищей, но никого не встретила ни в одном трактире, ни на явочных квартирах на Невском.

Сашенька продолжала куда-то спешить, ее охватила бурная радость. Неужели это оно? Революция без вождей? Где пулеметные гнезда? Казаки? Фараоны?

Она услышала рев мотора. Люди на улице замерли, подняли удивленные бледные лица: что это? Внезапно показалась серая, похожая на динозавра бронемашина с гаубицей, от нее валил пар, она рывками поехала по Невскому. Толпа бросилась врассыпную, когда махина взгромоздилась на тротуар и двинулась прямиком на костер, разложенный перед «Елисеевским», потом остановилась у группы солдат.

— Кто-нибудь умеет управлять этой штуковиной? — спросил водитель.

— Я умею! — отозвался молодой человек в пальто на ватине, с космами черных волос и лучистыми карими глазами. — Научился в армии.

Это был ее товарищ Ваня Палицын, большевик-сталелитейщик. Сашенька поспешила к нему, чтобы получить дальнейшие инструкции, но он уже запрыгнул в бронемашину, ту дернуло, тряхнуло, и она покатилась по проспекту.

— Ты за революцию? — спросил у Сашеньки незнакомый парень с украинским акцентом. На нем был военный мундир, а нос посинел от холода.

Впервые было произнесено это слово.

— Я большевичка! — гордо ответила Сашенька. Они внезапно обнялись и поцеловались. Вскоре она сама стала задавать этот вопрос. Вокруг нее обнимались незнакомые люди: седой фельдфебель, студент-поляк, толстуха в фартуке под пальто, рабочий в кожаной тужурке, даже какая-то модница в котиковой шубе.

Чем ближе к дому, тем больше по Невскому и Большой Морской проезжало машин с солдатами, размахивающими красными флагами и винтовками.

У Сашеньки кружилась голова от всей суеты этой ночи, но мысли постоянно возвращались к Сагану. Она так хотела доложить обо всем Менделю. Она узнала имя предателя, превратила Сагана в информатора большевиков в рядах охранки и стала настоящим асом конспирации. Сейчас она могла передать своего двойного агента другому товарищу. Ее задание выполнено, она с облегчением вздохнула: когда Сагана не было рядом, его чары не действовали.

Партия будет довольна.

Она вспомнила о других явках. Заглянула на Невский, 106. Никого. Потом в 134-й. Дверь была открыта.

Сашенька взметнулась по лестнице, ее чувства обострились. Она услышала иерихонскую трубу — голос Менделя.

— Что нам делать? — кричал он.