Опасные леди - Натали Фокс Страница 43

Джесс, сидя верхом на Оливере, массировала ему спину и ощущала себя счастливейшей женщиной на свете. Восхитительный любовник! Ненасытный к тому же. Умеет доставить несказанное наслаждение. Щедро расточает ей свое внимание, и она весь день едва успевала перевести дыхание. Венецианский Кроссворд напрочь забыт, утрата программного пакета осталась в прошлом, огорчаться она будет потом, сейчас не до этого, сейчас у нее одна забота – любить его.

– Джессика, детка, – простонал он под ней, – ты хоть представляешь, что делаешь? Это плохо для тебя кончится, вот посмотришь!

Джесс рассмеялась и еще сильнее заколотила кулаками по его спине. Он лежал лицом вниз, а она сидела на его ягодицах и продолжала массировать, перебирая каждый мускул его смазанной ароматическим маслом спины, надеясь таким образом снять боль, появившуюся у него в пояснице.

Потерпи, сейчас преодолеем болевой барьер, а потом будет хорошо и приятно, – сказала она. – Сам виноват, таскал меня по всему Нью-Йорку, по всем этим музеям и галереям, изображал из себя героя и не сознался, что у тебя разыгрался радикулит.

– Не было у меня никакого радикулита, пока я не встретил тебя, – простонал он в подушку.

– Ага, считаешь, что я виновата в ненасытности твоего сексуального аппетита, а-а?

– Нет, я тебя не виню. Но хватит меня терзать и колотить, дай хоть немного передохнуть.

Она произвела еще один сильный пассаж вдоль его спины, как бы в наказание за то, что он ворчит на нее, но не успела слезть с его ягодиц, как оказалась под ним.

– Вот видишь, что ты натворила, простонал он, прижимаясь к ней всем телом.

– Так и было задумано, – хихикнула она, почувствовав его возбуждение. Секс – лучшее лекарство от радикулита.

– К чему тогда весь этот массаж?спросил он, легко прикасаясь губами к ее губам.

– Двойная гарантия. Решила взбодрить тебя на тот случай, если ты не взбодришься сам.

– Нашла чего опасаться. Для нас с тобой это едва ли может быть проблемой, прошептал он, раздвигая ей бедра и возбуждающе поглаживая и лаская ее. – Я могу заниматься этим весь день.

– Ты-то конечно, – прошептала она, чувствуя приближающееся возбуждение. А я просто не знала, куда деться от смущения, когда ты лапал меня прямо перед картиной Боттичелли.

– Боттичелли, заметь, не возражал. Он с удовольствием изобразил бы тебя на одном из своих полотен.

– А-а! Ты этим хочешь лишний раз подчеркнуть, что я толстая?

– Я ведь говорил тебе, что обожаю твои формы так же, как Боттичелли, Рубенс и все другие парни обожали своих роскошных леди, которых живописали.

– Итак, я толстая, – сказала Джесс, изображая крайнюю обиду, возникшую от подобного предположения.

Ей было очень приятно лишний раз услышать, что он обожает ее формы. Но она сделала вид, будто хочет выбраться из-под него, что, как она понимала, возбудит его еще больше.

– Это все по мне, я обожаю толстушек. И я хочу сейчас только одного, и ты, сердце мое, хочешь того же, и даже втройне, так что нечего из-под меня выкарабкиваться.

Когда он овладел ею, губы его скользнули по ее щеке к уху, и он прошептал:

– Мы слишком много говорим.

– Ты первый начинаешь…

Дальше она уже ничего не говорила, и наслаждение, испытываемое ею, навеяло мысль, что за это счастье можно согласиться замолчать навеки.

Когда все завершилось, они лежали в изнеможении рядом друг с другом, горячие влажные и тяжело дышащие.

Джесс засмеялась и, облокотившись на подушку, всмотрелась в лицо Оливера, легонько пощипывая серебристые пряди на его висках.

– Знаешь, для своего возраста ты еще отменно работающая секс-машина, особенно если тебя вовремя смазать машинным маслом.

– Да мне всего тридцать восемь, хотя и выгляжу сейчас на все семьдесят пять, старческим голосом пробурчал он.

Вдруг глаза его открылись, он хитро улыбнулся ей, опрокинул в подушки и приник поцелуем к ее губам. Когда поцелуй завершился, она успела заметить, что глаза его посерьезнели, и в веселой панике поняла, что еще чуть-чуть, и он опять будет готов к любовным подвигам.

– Ты, Джессика Лемберт, принадлежишь к тому сорту женщин… Словом, я люблю женщин с головой, ты просто околдовала меня… Расскажи мне о своей компьютерной игре. Что она собой представляет? Помнишь, я ведь уже говорил, что если это заинтересует меня, то я…

Джесс рассмеялась и толкнула его.

– Куда подевался твой романтизм, распутник? – Она спустила ноги с кровати и потянулась к шелковому устричного цвета халату, купленному им для нее. – Кто говорит о делах в постели?

Он усмехнулся и стал смотреть на то, как она, сидя перед зеркалом туалетного столика, расчесывала пышные золотистые волосы и разглядывала разрумянившееся лицо.

– Ну, ладно тебе, не будь врединой. Я уже исчерпал все комплименты, сравнивая тебя с бесценными шедеврами живописи, а теперь заскучал, и мне захотелось поговорить о компьютерах.

Джесс повернулась и с возгласом притворного негодования швырнула в него расческой. Он увернулся, расческа пролетела мимо и скрылась за прикроватной тумбочкой, а он засмеялся, сел и, дотянувшись до бутылки с шампанским, наполнил их бокалы.

Джесс снова отвернулась и смотрела на него в зеркало, чувствуя, как сердце ее переполняется немыслимой нежностью. Им было так хорошо вместе, будто исполнились самые лучшие ее романтические фантазии.

Когда-то она мечтала, чтобы на ее билет выпал самый крупный выигрыш национальной лотереи. Смешно, но сегодня она отказалась бы от выигрыша, если бы ей предложили выбирать одно из двух. Она с любовью смотрела на него в зеркало, а он потягивал шампанское и тоже любовался ею. Ох, Боги, все это так прекрасно и ни на что не похоже… И смех, и шутки, и секс вперемежку с болтовней, и ясный ум этого мужчины, словом, все-все… Искусство и культура… Она вспомнила, как они спорили возле Пикассо, ему не нравился этот модерновый стиль, а Джесс находила его забавным. Но она понимала его точку зрения, считалась с его вкусом, да и он в свою очередь не слишком навязывал ей свои пристрастия, так что если они и поспорили, то в этом было больше игры, чем серьезных рассуждений. К тому же он единственный на всем свете мужчина, который может шутливо намекнуть на ее пышные формы и не рассердить.

– Эта твоя Венеция сказала, что скоро я растолстею, – небрежно проговорила она и, спустив халат с плеч, начала разглядывать отражение своего столь обожаемого им тела.

Самообладания она в тот момент, естественно, не лишилась, но эта прямолинейная леди Кроссворд, эта тощая журналисточка все-таки здорово достала ее.

– Толстей на здоровье, – сказал он, меня это не огорчит. Я лю… Ты нравишься мне во всех видах, быстро поправился он.