Нежная дикарка - Хелен Брукс Страница 43

— Хотеть тебя? — Вздрогнув, он привлек ее к своему мощному телу и впился губами в ее губы; этот жаркий, свирепый поцелуй пробудил в ней что-то древнее, глубоко спрятанное, и оно вспыхнуло ярким пламенем, пожирая ее. — Ты представить себе не можешь, моя хорошая…

Забыв обо всем, она беспомощно прильнула к нему, а его горячие губы раздвинули ее губы и проникли вглубь; в страстном порыве его дрожащие руки сорвали тонкий шелк с мягких изгибов ее тела, и она спрятала лицо у него на груди с нечленораздельным возгласом: “Маршалл.., пожалуйста…"

Железное самообладание Маршалла, так долго удерживавшее его от последнего шага, рухнуло перед лицом ее безоговорочной покорности. Келси лишилась способности мыслить: весь мир для нее сосредоточился в этом мужчине, ее муже. Кроме Маршалла, вокруг не существовало ничего.

Схватив на руки ее трепещущее тело, он, жадно целуя ее в губы, отнес на кровать и, положив на мягкую постель, жадно всмотрелся в ее золотистую наготу. “Какая красота, какое совершенство…” На мгновение ей захотелось укрыться от этого огненного взгляда, но вот его руки и губы принялись ласкать и целовать округлые изгибы ее прелестного тела, и с этой минуты для нее исчезло все, кроме волн чувственных ощущений, которые захлестывали ее сильнее и сильнее. Она желала его больше жизни.

Он был с ней терпелив — всю меру этого терпения она оценила лишь много времени спустя, когда он открыл перед ней все свое искусство любовника, но в ту ночь его прикосновения были нежны и в то же время настойчивы, они подготавливали ее к всепожирающему наслаждению, которое им было суждено испытать и подобного которому она не могла себе и вообразить.

Когда он подмял ее под себя и вся мощь его тела уперлась в ее мягкую плоть, она, повинуясь женскому инстинкту, прильнула к нему, ее руки крепко обхватили его широкие плечи, а потом спустились на мускулистую спину, она изогнулась навстречу ему, вторя движениям его тела. На мгновение от страха перед неизведанным у нее перехватило дыхание, но он, тяжело дыша, покрыл ее лицо обжигающими поцелуями, и страх исчез.

Она услышала свой голос, жалобно выкрикнувший его имя в тот миг, когда она ощутила тупую боль, но после этого наслаждение, которое она начала испытывать, все нарастало, пока не стало мучительным, почти невыносимым.

От его ненасытной, яростной власти не было избавления, но она его и не желала. В этот миг он принадлежал ей, только ей — весь без остатка, душой и телом, все его помыслы и чувства устремлялись к ней одной.

И когда мир рассыпался на тысячу звенящих светлых точек, она услышала, как он торжествующе выкрикнул ее имя, его голосу отозвалось ее бешено бившееся сердце, а потом он ее отпустил, и мир снова обрел покой и цельность.

— Я не сделал тебе слишком больно, любимая? — дошел до нее его глухой голос сквозь влажные волосы, завивавшиеся в колечки вокруг ее лица; откатившись в сторону, он нежно положил ее рядом с собой, и она лежала в блаженном покое, положив одну руку на его покрытую волосами грудь. Впервые за много месяцев она чувствовала себя спокойно. Отдавшись ему полностью и без остатка, она обрела радость вместо унижения, удовлетворение вместо гложущего беспокойства. — Я хотел посвятить тебя в таинство любви медленно, бережно… — сокрушался он. — Но стоило тебе прийти ко мне в объятия, и я почувствовал себя как шестнадцатилетний мальчишка на первом свидании. Мне захотелось всего и сразу.

— Я люблю тебя. — Она не собиралась это говорить, но, когда слова сорвались у нее с губ, она ощутила облегчение. Теперь уже не имело значения, знает ли он, какие чувства она к нему испытывает. То, что произошло между ними, и его неожиданная нежность каким-то образом заставили ее забыть о тех унижениях, с которыми было сопряжено неравенство в их отношениях. Маршалл рядом, и она любит его больше жизни.

У нее целая жизнь впереди, чтобы заставить его полюбить себя так же беззаветно.

— Келси? — Она почувствовала, как он напрягся от ее слов, и на секунду испугалась, что на его лице появится знакомое ей холодное, отрешенное выражение, но когда она подняла на него глаза, то увидела, что его прекрасное лицо исказила душевная мука, а карие глаза стараются разглядеть в тусклом свете ее лицо.

— Ничего страшного, — быстро произнесла она, торопясь высказаться, прежде чем он, как бывало раньше, замкнется и отдалится от нее. — Я знаю, ты не можешь чувствовать того же, что я. Я все понимаю. Дело в Лоре, так ведь? Но…

— Лора? — Она запоздало вспомнила, как сердился он раньше, стоило ей произнести это имя, но на этот раз его голос был полон нежности. — Что значит — ты меня любишь? Тебе незачем это говорить.

— Но ведь я правда люблю тебя. — Отбросив всякую гордость, она искала в темноте взглядом его глаза. — Мне кажется, я любила тебя всю жизнь, но от этого ничего не меняется. Я ничего от тебя не требую, все равно… — Он не дал ей договорить: внезапно привлек к себе и так крепко обнял, что у нее перехватило дыхание, и далеко не сразу разжал объятия, а затем слегка отстранил, вглядываясь в лицо, и снова привлек к себе и положил ее голову себе на грудь.

— Когда я ушел отсюда, я несколько часов бродил по улицам. — Он говорил медленно, с очевидной болью. — В первый раз я осознал, что сам все безнадежно испортил. — Она хотела что-то сказать, но он ее остановил и настойчиво попросил:

— Пожалуйста, Келси, выслушай меня. Когда я бродил по улицам, мне казалось, что нет такой подлости, на которую ты сочла бы меня неспособным, такой грязи, в которой я, по твоему мнению, не могу вываляться. Но потом, поразмыслив, я подумал: а что ты, собственно, обо мне знаешь? Что я тебе о себе рассказывал? Ничего, ровно ничего, кроме сущих банальностей.

— Маршалл…

— Нет, пожалуйста, прошу тебя. Мне обязательно нужно тебе рассказать, ты должна это знать. — Она лежала, прильнув к нему всем телом, слышала биение его сердца у себя под головой. Ей не было видно его лица, но безнадежно-страдальческий тон подсказывал ей, что оно искажено болью. — Я не ожидал, что ты меня сразу полюбишь, я знал, что мне придется изрядно потрудиться для этого, но мне было все равно, сколько времени это займет. Когда ты согласилась выйти за меня, я почему-то боялся тебя торопить, мне было страшно, что ты пойдешь на попятный. Мне казалось: если хладнокровие мне не изменит, время на моей стороне. Но этой ночью, когда ты решила, что я тебя считаю очередной… — Он замолк и тяжело вздохнул. — Много лет назад, Келси, ты, сама того не ведая, спасла меня от безумия, когда мне казалось, что я схожу с ума. Спасла лишь тем, что была самой собой, неряшливым четырнадцатилетним сорванцом, отличавшимся бесконечной честностью и безграничным идеализмом. В то время ты и твоя семья были единственным светлым пятном в обезумевшем мире.

Она лежала в его объятиях не шевелясь и старалась не дышать. В первый раз за все время он говорил с ней, по-настоящему говорил.

— Я очень боялся, что ты вырастешь и изменишься, станешь как все, но с годами твоя честность и прямота лишь обретали зрелость. Я не понимал тогда, что люблю тебя, я осознал это гораздо позже, но с тех пор, как умер Дэвид, ты подсознательно всегда была где-то рядом, как тихая, сладкая боль, которая никак не утихала. Именно поэтому я и поддерживал контакты с твоей матерью. Я тогда еще не понимал, в чем было дело, но не мог порвать это знакомство. — Несколько мгновений в спальне царила полная тишина, если не считать доносившегося из гостиной размеренного тиканья часов.