Врач-армянин - Сабахатдин-Бора Этергюн Страница 41

Столько всего за один день. Побывала у Мишеля. Вернулась. В сущности прошло совсем немного времени. Отложила дневник, все записала. Сидела, думала.

Элени постучала в дверь. Приехала Сабире.

Конечно, следовало бы сказать, что меня нет дома, что я занята, или еще что-нибудь. Но зачем лгать, притворяться? Я ведь хочу увидеть Сабире; мне интересно услышать, что она мне скажет. И мне хочется, чтобы она примирила меня с Мишелем. Мне действительно хочется этого.

Сабире вошла в комнату. Я сидела за столом, поднялась ей навстречу. Она живо подошла ко мне. Снова обняла за талию. Чмокнула в щеку душистым поцелуем.

— Ну прости меня, Наджие! Ну я виновата.

— Ты ни в чем передо мной не виновата, — сказала я голосом чуть безжизненным.

— Ну не дуйся, девочка моя, ну это же глупо!

— Допустим. Я и вообще-то не бог весть, как умна. Но что ты хочешь мне сказать?

— Наджие! Я тебя не узнаю!

— Значит, я очень изменилась.

— Но я ведь просто и прямо хочу обо всем тебе рассказать. Просто и прямо, как ты любишь!

— Рассказывай. Мне даже хочется услышать. Только не говори со мной таким тоном, будто я маленькая девочка-капризуля.

— А ты и есть маленькая девочка, и навсегда такой останешься. Это мне не повезло, я чуть-чуть старше тебя, а вот ведь — взрослая дама.

Я улыбнулась, но тотчас сжала губы.

— Рассказывай, — сказала я.

Я сидела у стола, она — чуть поодаль.

— То, что я хочу тебе доверить, Наджие, достаточно серьезно и важно для меня. Никому кроме тебя я не стала бы доверяться. Тебя, конечно, интересуют мои отношения с Мишелем. Что было между нами? Я попала к нему как пациентка. Он хороший врач, это правда. Мне рекомендовали его. Несколько раз мы были близки. Нет, он вовсе не донжуан, скорее даже робок с женщинами. Возможно, я сама раззадорила его. Спросишь, зачем? Просто так, из интереса. Такая уж я! — она запрокинула голову и рассмеялась задорно.

Хитрюга Сабире! Она отлично знает, что если будет разыгрывать передо мной роль отчаянной искательницы приключений, которую все презирают за слишком вольный образ жизни; я немедленно прощу ей все и начну сочувствовать и восхищаться. И, в сущности, она права. Она верно поняла меня.

— Хорошо, — сказала я спокойно. — Что же дальше?

Мне нравилось, что я спокойна, в то время как Сабире явно нервничает и притворяется очень бесшабашной и очень правдивой. Но все равно Сабире моя подруга, я даже люблю ее.

— В тот день, когда ты нас застала, он жаловался мне на то, что у тебя трудный характер, ты слишком серьезно ко всему относишься. Он влюблен в тебя по уши.

— И поэтому у тебя волосы были растрепаны, а блузка — расстегнута.

— Наджие, в тот день между нами ничего не было.

— Благодарю!

— Он умолял меня примирить вас; просил меня, чтобы я уговорила тебя помириться с ним, простить его.

— Он рассказал тебе, из-за чего мы поссорились?

— Какая-то глупость! Он вздумал читать тебе армянские стихи, а тебе не понравилось. Так?

Неужели он так и рассказал? Или это уже интерпретация Сабире?

— Допустим, — сдержанно ответила я.

— Пойми, Наджие, меня с ним совсем другое связывает!

— Что же?

— Это очень серьезно. Ты, наверное, слышала сплетни о том, что мы с Ибрагим-беем проматываем деньги его отца?

— Да, такое говорят.

— Наследство вовсе не так велико, как это кажется охотникам считать чужие деньги. Ибрагим-бей — интеллигентный, умный человек, тонко чувствующий. Он не находит себе места в этом обществе, где командуют нувориши, выскочки, разбогатевшие простолюдины. Он аристократ не только по происхождению, но и по духу. Я люблю своего мужа. Порою у нас сложные отношения. Но я искренне люблю его, не представляю себе жизни без него.