Гордая американка - Жюльетта Бенцони Страница 41

Александра увидела этот квадратик бумаги не сразу, поскольку его загораживал от нее цветок. Лишь сделав первый глоток ароматного коньяка, она заметила записку. Тогда, отставив рюмку, она схватила ее с радостным возгласом и подбежала к окну, чтобы, усевшись в кресло, с толком прочесть послание. Действительно, то было письмо Джонатана, спасительная весточка, которой она дожидалась столь долго. Не иначе, Господь милостив к детям своим, умеющим вступать в бой с соблазнами!

Увы, улыбка, озарявшая ее личико, пока она вскрывала конверт яшмовым ножиком, погасла, стоило ей пробежать глазами первые строчки. Лаконичным стилем, выдававшим раздражение, судья Каррингтон сообщал, что не только не испытывает ни малейшего желания пересекать Атлантику, но и ждет, что супруга проделает обратный путь первым же пароходом.

«Мы не договаривались, что вы будете отсутствовать столь долго. Со времени вашего отъезда скоро минет два месяца. Смею надеяться, что вы успели совершить ваше паломничество в прошлое, а также прочесать все мыслимые пошивочные, модные и ювелирные заведения. Мысль о том, чтобы провести июль в Венеции, я считаю неразумным капризом. Это нездоровый город, запомнившийся мне своим зловонием и черной водой каналов. К тому же вас ждет не дождется Делия: она хочет, чтобы вы помогли ей в выборе подвенечного платья для нее и платьев для подруг невесты. Наконец, никто не поймет вас, если вы не вернетесь к началу сезона в Ньюпорте, особенно к Большой регате…»

Далее следовало еще полстраницы столь же серьезных доводов, отмеченных американским здравым смыслом; все они только и могли, что вызвать гнев у молодой женщины, привыкшей поступать по своему усмотрению и слишком избалованной, чтобы не считать свои капризы главным в жизни законом.

Александра несколько раз подряд перечитала эти несколько листков, покрытых крупным уверенным почерком супруга, отказываясь взять в толк, что же стряслось с Джонатаном. Начало сезона в Ньюпорте никак не могло сойти за вескую причину для возвращения, не говоря уже о платье Делии. Та была совершенно независима и никогда не нуждалась в посторонних при решении проблем своего гардероба, разве что в раннем детстве. Наконец, Александра отлично помнила, что называла для предстоящего отсутствия срок в 3-4 месяца. У Джонатана не было ни малейшего права урезать ей каникулы; напротив, теперь, по завершении его миссии, ему бы ничего не стоило откликнуться на просьбу жены и провести с ней здесь недельки три-четыре. Она рассчитывала осуществить в его компании поездку в Вену, главное же заключалось в том, что ему предназначалась роль ее защитника от не в меру пылких воздыхателей.

Разнервничавшись, она уже хотела было смять письмо и бросить его в камин, но вовремя одумалась и, наоборот, разгладила письмо ладонью и, сунув обратно в конверт, отправила туда, где хранилась вся ее корреспонденция. После этого она решила забыть об этом письме и изобразить дело так, будто оно пришло уже после ее отъезда. Это позволит ей немного остыть и получить время, чтобы на холодную голову подготовить достойный ответ. Как бы то ни было, о том, чтобы подчиниться диктату Джонатана, не могло идти и речи: не станет она возвращаться в США, как послушная девочка, привычно отзывающаяся на окрик. Орсеоло слишком расхваливали ей чудеса Ночи Искупления, чтобы она могла покинуть Европу, не побывав на этом празднике. Даже в глазах истинной американки Ньюпорт уступал карнавальной Венеции…

Удовлетворенная своей решительностью, Александра допила коньяк, решила, что голодна, и заказала легкий ужин, после чего велела горничной собрать кое-какие ее вещи. Она ограничится немногим, так как ей предстоит всего лишь трехнедельное путешествие: Лазурный Берег и Вена. Этого хватит, чтобы выкинуть из головы герцога де Фонсома со всем его колдовством.

То «немногое», чем запаслась Александра на три предстоящие недели, заняло две металлические тележки: здесь было девять увесистых чемоданов, дюжина шляпных коробок и несколько котомок – вполне скромно для элегантной дамы той эпохи, особенно по сравнению с семьюдесятью пятью сундуками, с которыми отбыла ненадолго в Нью-Йорк Сара Бернар. Вся эта кладь проследовала к багажному вагону, тогда как, ее хозяйка отправилась вдоль вереницы кокетливых вагончиков, покрытых зеленым лаком, в поисках вагона номер 5. Рядом со ступенькой ее вагона стоял навытяжку железнодорожник в каштановом мундире и в фуражке с галунами. В руках он держал большую тетрадь.

Александра подошла к нему и протянула билет, который он принял с улыбкой, которая при взгляде на пассажирку сменилась удивленным выражением.

– Прошу прощения, но вы не… мисс Форбс?

– Эту фамилию я носила в девичестве. Теперь я именуюсь миссис Каррингтон. Разве мы прежде встречались? – не очень уверенно произнесла она.

Она рылась в памяти, стараясь вспомнить, где видела прежде это безусое, открытое и симпатичное лицо, эти ясные, немного мечтательные глаза. Неожиданно она всплеснула руками. – Господи, не вы ли были переводчиком французского посольства в Пекине, когда… Вас зовут Пьер Бо, не так ли? О, как же я вас сразу не узнала!

Он снова улыбнулся, зная, видимо, как хорошо это у него получается.

– Все дело в мундире и в неожиданности встречи. Вы и подумать не могли, что увидите меня здесь.

– Верно. Каким ветром вас занесло на железную дорогу?

– Стараниями Антуана Лорана – полагаю, вы его еще помните?

– Еще бы! Ведь я только что провела в Париже несколько дней в его компании. Мы встретились на пароходе. Как я могла забыть тех, кто спас мне жизнь, а может быть, даже больше, чем жизнь!

Видя, как омрачилось лицо молодой женщины при воспоминаниях о страшных минутах, проведенных в лапах «боксеров», Пьер Бо поспешил сменить тему, тем более что рядом стояли еще двое пассажиров, на которых ему пора было обратить внимание.

– Ваше купе – номер пятнадцать, миссис Каррингтон, – сообщил он. – Позвольте вас проводить! Мадам, месье, минуту терпения…

Приняв из рук Александры легкий саквояж и шкатулку с украшениями, он провел ее до помещения, которому предстояло служить ей в предстоящую ночь спальней, распахнул дверь из красного дерева и поставил багаж на банкетку, обтянутую коричневым бархатом.

– Я скоро вернусь, чтобы узнать, не требуется ли вам моя помощь. Ужин будет подан в семь часов. Я позабочусь, чтобы вас усадили за самый лучший столик.

Он исчез, не дожидаясь от Александры ответа, и она осталась одна Каким критическим ни был ее взор, она не нашла в купе ничего, к чему было бы позволительно придраться: все свидетельствовало о безупречном вкусе и элегантности, начиная с толстого ковра под ногами и панелей из красного дерева на стенах, кончая бархатными ремешками, большим граненым зеркалом и хрустальными тюльпанами, в которых прятались лампочки. Это великолепие дополнялось крохотным туалетным помещением с прекрасным парижским фарфором. Ничего лучшего нельзя было бы ожидать даже в Америке, поэтому, начиная забывать о потребности спасаться бегством, охватившей ее в Версале, она позволила себе расслабиться в предвкушении удовольствий путешествия, которые так ее соблазняли.