Король рейтингов - Надежда Мамаева Страница 41

Карие глаза Макса отражали ночь, полную гнева. Он сам был воплощением ярости. Сдерживаемой. Пока.

Я подошел к нему. Всего несколько шагов – и годы дружбы.

– Ударь, – прищурился я. – Если считаешь, что ты абсолютно прав, – ударь. Я даже не буду ставить блок. И не врежу в ответ. Наверное, не врежу. Я ведь тоже не железный.

Макс ударил. Кулаком, разбивая костяшки в кровь. По косяку. Он проиграл битву самому себе. И взбесился окончательно.

– Льдов, ну ты и сволочь! Прекрасно знаешь, что я этого не сделаю, и провоцируешь!

– Может, я бешу тебя потому, что сам хочу как следует начистить твой благороднутый фейс?

– Так в чем же дело? – ощерился Макс. – Только предупреждаю: в отличие от тебя, я буду уклоняться.

– Так и скажи, что не сможешь подавить рефлексы, – хмыкнул я и резко, как в спарринге, оглушил его категоричной фразой, словно ударом под дых: – А по поводу утреннего заказа, который заставил тебя кончить пару раз при мысли о сумме в евро: я бы ответил отказом независимо от того, была бы рыжая в моей жизни или нет. Ты знаешь мое правило: никакой политики. Наша фирма не работает с раскруткой партий, выборами, продвижением законов и реформ в массы. Я понятно говорю? Или тебе повторить? Могу. По-русски, по-английски или матом.

– Но, мать твою, Дэн, там же охрененные бабки! Это совершенно новый уровень!

– Пока я принимаю решения, «Цитрос» подобные заказы брать не станет. Будь там хоть весь золотой запас США.

Макс отступил спиной вперед, ничего не сказав. Лишь заскрипел зубами и, пристально, с ненавистью глядя на меня, развернулся на пятках и пошел к себе в кабинет. Его дверь закрылась с оглушительным грохотом. А потом из-за нее послышался смачный мат. И что-то разбилось.

Отчасти я понимал бешенство Макса. Во всяком случае, почему он психует из-за заказа – так точно. И дело даже не в деньгах. Хотя… Кого я обманываю, в них тоже. Но главным образом – в амбициях и азарте. Макс был покорителем. Новые вершины, новые победы. Он мог бы стать спортсменом-чемпионом, при его-то воле. Но сын российского атташе в Турции, затем на Кипре и в Канаде мог лишь грезить об олимпийском резерве. Все в жизни Макса до его шестнадцатилетия было подчинено карьере отца. Потому он взрывался, когда я напоминал ему о его «почти аристократизме». Как сейчас, когда речь зашла о новом вызове его профессионализму.

Но есть вершины, восхождение на которые может сломать хребет альпинисту. Мне это в свое время пришлось понять. Помогли. А вот Макс…

В коридоре раздался гул шагов. Знакомых. А потом все стихло. Посмотрел на комп и понял: сегодня не вышло не только с любовью, но и с работой. Да и выпустить пар не помешало бы…

Как результат – два часа боксировал грушу в тренажёрном зале. Зато когда приехал домой, заснул как убитый. Правда, поутру проснулся тоже как убитый…

Дана

Когда Макс ушел, мы остались с Евой в кабинете один на один.

– Знаешь, я, кажется, решила, – произнесла она, кусая идеально накрашенные губы. – Аборт. Сможешь мне его сейчас сделать? По дружбе. Без этой кучи анализов и мутотени.

Ева сморщилась, словно сама мысль о том, что она беременна, доставляла ей физическую боль.

– Нет, – отрезала я так, что Ева села.

Хорошо, что не мимо стула. Но она быстро взяла себя в руки и, схватив сумочку, решительно подскочила.

– Значит, я найду другого врача.

– Ева. Сядь. И выслушай меня.

Она неохотно подчинилась.

– Я могу сейчас отвести тебя на кресло. Ширнуть тебе в вену коктейльчик, всадить лидокаин и включить вакуумный отсос. Пятнадцать минут, о которых ты потом можешь сильно пожалеть, – жестко сказала я. Словно пощечину залепила.

Но подруга – она на то и подруга. Не только жилетка для слез и соплей. И не только палочка-выручалочка. Но и хорошая дубина с шипами. Подруга скажет неприятную правду в лицо, даже если это разрушит многолетнюю дружбу. Главное – убережет от роковой ошибки.

– Тебя потом поштормит пару дней, – безжалостно продолжила я. – А на следующей неделе ты будешь вновь улыбаться Додику и костерить его же. Если все обойдется, то через пару лет ты, возможно, родишь малыша. А может – и нет. И дело даже не в осложнениях после аборта, хотя и они бывают. То же воспаление, гормональный сбой после первого прерывания беременности. У вас с мужем может просто не получиться. Резус-конфликт, группа-конфликт, иммунный отказ – причин много. Но итог таков, что даже ЭКО не станет панацеей.

– Но… – растерялась Ева.

– А вам захочется детей, ой как захочется. Додику хочется уже сейчас. Иначе бы ты не залетела. И что? Суррогатное материнство? Видела я таких родителей, которые тряслись над той, что вынашивала их ребенка. А что, чудесная же картинка: твой муж носится вокруг чужой бабы, пылинки с нее сдувает, прикладывает ухо к ее голому животу и млеет. А ты на это смотришь. И кусаешь губы. Вот точно так же, как сейчас. Но сделать уже ничего не можешь. Ни-че-го. Потому что каждая беременность в жизни женщины может стать последней.

– Ты хочешь, чтобы я оставила ребенка? – Ева подняла на меня взгляд.

– Я хочу, чтобы твое решение было обдуманным. Не потому, что тебе именно в эту минуту вожжа под хвост попала. И не потому, что завтра срочная съемка и тебе надо на ней быть без токсикоза… Подумай. Лучше – не одна, а с Додиком. И только когда ты точно все взвесишь, приходи ко мне. У тебя еще есть полторы недели.

– До свадьбы? – заторможенно спросила она.

– До женской консультации или аборта! – рявкнула я, а потом посмотрела на Еву и поняла: ей за руль сейчас не стоит садиться.

– Звони своему Додику, – скомандовала я. – Пусть тебя заберет.

Самое удивительное – Ева послушалась. Как механическая кукла достала телефон и лишенным любых эмоций голосом назвала адрес.

Виновник примчался быстро. Словно печенкой чуял, что все из-за него. Увидел меня в халате, спускающуюся следом по ступенькам бледную Еву и помрачнел. Явно все понял и предположил худшее.

Пока Ева усаживалась на пассажирское сиденье, я тихо, так, чтобы она не услышала, произнесла:

– Ты поторопился.

Он сглотнул.

– Она… тоже? – также едва слышно произнес Додик, имея в виду аборт.

Хотя какой Додик? Давид Соколов – крупный предприниматель, глава холдинга. Самым еврейским в нем было имя, данное в честь прадеда. Он не был красив глянцевой мужской красотой. Скорее чем-то напоминал Челентано. Чуть лысоват, чуть нагловат, но, бесспорно, умен. Дьявольски, я бы сказала. И единственным его слабым местом была Ева, которую он по-настоящему любил, несмотря на все ее выкрутасы.

– Еще нет. Так что ей не стоит волноваться, и вообще. Береги и ее, и ребенка. И прими ее решение, каким бы оно ни было.