Соблазнительница - Стефани Лоуренс Страница 41

Взгляд, который он бросил на нее, был достаточно красноречив.

— Ты ведь не думаешь, что я, рискуя сорваться, взобрался по этому дурацкому плющу только из романтических побуждений?

В голосе его прозвучало отвращение, и она засмеялась.

Он привлек ее к себе, заглушил ее смех поцелуем — поцелуем, практичность которого сразу же обернулась соблазном, легкая ласка — долгим, медленным, откровенным вторжением.

Наконец, отпустив ее губы, он прошептал:

— Нам нужно вести себя тихо.

— Тихо? — прошептала она.

Он поцеловал ее быстро, требовательно:

— Совершенно и абсолютно тихо.

Тон этой фразы, слова, произнесенные жарким шепотом, который щекотал ее жаждущие губы, дали понять, что он не забыл своего заявления, что на этот раз она будет кричать.

От этого явного противоречия нервы у нее напряглись, ей захотелось задать ему вопрос, но он снова поцеловал ее, крепко прижав к себе.

Когда он наконец остановился, чтобы дать ей вздохнуть, она прошептала:

— А я-то думала, ты хочешь поговорить.

В ответ он снова завладел ее губами. Только потом, отпустив ее — явно затем, чтобы управиться с поясом ее пеньюара, который она накинула поверх ночной рубашки, — ответил:

— Завтра. Мы поговорим завтра. А сейчас, — голос его звучал так тихо, так глубоко, что она не была уверена, слышит ли она его слова или они раздаются у нее внутри, — сейчас нам следует заняться более важными делами.

Он сорвал с нее пеньюар, а она протянула руки к его фраку. Его пальцы нетерпеливо расстегивали маленькие пуговки на ее ночной рубашке.

Не прерывая поцелуя, он подталкивал ее к кровати, пока она не уперлась бедрами в ее край. А он развел в стороны ворот ее рубашки, и она упала ей на бедра. Амелия хотела было оторваться от его губ, но он не отпускал ее, продолжая требовательно целовать, и к тому же обхватил ладонями ее груди.

Он прекрасно понимал, что делает, знал, как соединить уже известное ощущение, вызванное его губами и языком, с тем, чем занимались его руки, в симфонию, которая поначалу казалась знакомой, а потом развилась в нечто более жгучее.

В нечто иное.

В нечто порочное и почти неистовое.

Это предвкушение неистовства поглотило ее целиком. Она вытянула его рубашку из-под пояса, и тогда он оторвал от нее руки и движением плеч сбросил жилет, расстегнул на себе рубашку, снял и отшвырнул ее в сторону. Она жадно прижалась к нему, ей не терпелось ощутить его грудь на своей груди.

Он снова поцеловал ее — поцелуй оказался зажигательным. Груди ее напряглись и стали горячими — такими же горячими, как и твердые мышцы его торса, к которому она сейчас распутно прижималась. И он приподнял ее так, чтобы ее рубашка соскользнула с нее, они прижимались друг к другу, наслаждаясь этим мгновением, пылко предвкушая то, что должно произойти… Потом упали на кровать.

Она извивалась под ним, он прижал ее своей тяжестью, поцеловал страстно — и вдруг отпрянул.

— Подожди!..

Она лежала, широко раскрыв глаза, золотые локоны ее разметались, мягкий свет свечи играл на роскошном теле, нагом и ждущем — целиком принадлежащем ему. Она смотрела, как он снял туфли, осторожно отставив их в сторону, чтобы не шуметь. Потом снял панталоны, швырнул их туда же, где уже лежал его фрак.

И вот он снова повернулся к кровати и прижался к ее губам поцелуем. Он знал, что главное — не отрывать от нее губ.

Она протянула руку вниз и обхватила его своей маленькой ручкой.

Сердце у него замерло, потом она разжала пальцы и принялась ласкать его и снова сжимать. Он разрешал ей играть, не в силах ее остановить. Он не знал, как долго она держала его чувства в рабстве; только когда он уже весь пульсировал от желания погрузиться в рай таинственной теплоты, которая была совсем рядом, только тогда он пошевелился, обхватил ее бедра и снова взял на себя роль ведущего.

Во всяком случае, попытался сделать это — она подчинилась, но не сразу. Она положила руку ему на грудь, а другой направила его в себя. Оба затаили дыхание.

Он не противился. Он позволил ей поглощать себя постепенно, целиком, сдерживая порыв поскорее проникнуть в самую глубину. И вот она, не в силах продолжать, содрогнулась под ним, обхватила руками его шею и поцеловала его — открыто, глубоко — в знак полной покорности. И тогда он до конца погрузился в нее, и она испустила отрывистый вздох. Он впитал этот вздох, пронзенный неповторимым мгновением, чувством, которое переполняло их в момент полной отдачи, безусловного приятия.

Он двигался в ней, она без стеснения приладилась к нему и двигалась вместе с ним, крепко обхватив его ногами.

И больше не было вопроса, кто кого возбуждает, но только — что возбуждает их, однако и это не было по-настоящему важным. Он принял это — у него не было выбора. Легкие работали во всю мощь, сердце гулко билось, а танец их все набирал силу. И он больше не думал о том, что именно этого и хотел сильнее всего на свете.

Амелии казалось, что она обезумеет, если долго не сможет достигнуть удовлетворения, которое — она знала — должно было быть. Но Люк все оттягивал это мгновение — как он это мог, она не понимала, — пока она не зарыдала от жажды. Как император, он все наслаждался ею и наслаждался, и она сдалась, радостно, распутно. Сосредоточилась на том, чтобы использовать свое тело для ласки, что бы ласкать его так же, как он, так же преданно, так же сокровенно. И тогда он ударил в самую глубину. И она закричала. Он выпил ее пронзительный крик; нанося ритмичные удары, он безжалостно терзал ее. Его подхватил огненный вихрь и великолепие — изгоняющий всякую мысль экстаз примитивной страсти, глубочайшее чувственное удовлетворение.

Никогда прежде оно не ощущалось им таким глубоким, таким опустошающим, таким полным.

Ничего подобного он не испытывал прежде никогда.

Никогда еще он не испытывал такого восторга.

И восторг этот не оставил его, когда он проснулся несколько часов спустя. За окном было еще темно и в комнате тоже — свеча давно догорела. Он чувствовал, что рассвет близок и скоро ему придется уйти.

Но еще не сейчас.

Они лежали на кровати, завернувшись в покрывало. Она — свернувшись калачиком, рядом с ним, положив голову ему на грудь, а ее рука обнимала его, словно хотела удержать. Теплая женская тяжесть рядом с ним, его жена по сути, хотя пока не по закону.

Он повернулся к ней. Получил огромное удовольствие, испытал чисто мужской восторг, ласково пробудив жизнь в ее теле. Она шевельнулась во сне, обеспокоенная, но не сознающая; он улыбнулся и лег на нее, устроившись между ее бедрами.

Он вошел в нее, и она проснулась, дыхание у нее перехватило, ресницы затрепетали, взлетели вверх и снова опустились. Он нашел ее губы, поцеловал — она вздохнула. А он снова наслаждался невыразимой радостью, переполнявшей его существо.