Страсть с повинной - Жаклин Бэрд Страница 41

— О Боже, моей дурости нет конца! — Бенедикт даже застонал. — Во время банкета я пришел в бешенство, когда Даниэль упомянул Джоша. Я притащил тебя сюда и фактически изнасиловал, я с ума сходил от ревности, — сказал он хриплым голосом. — Могу ли я надеяться, что ты простишь меня? Когда Долорес проболталась мне, что у тебя ребенок, я заставил тебя выйти замуж, решив, что упустить такую возможность было бы непростительно.

— Ты считал, что я получила твое письмо и сознательно не ответила, чтобы унизить тебя? Мне было больно при мысли, какого же ты обо мне мнения. — Она и теперь терзалась, когда думала об этом.

Его губы скривила усмешка.

— Я был чертовски зол; два дня слонялся у твоей квартиры и с ума сходил от ревности. Меня преследовали кошмарные видения — как ты проводишь выходные дни с Джошем или еще с каким-нибудь любовником. Наконец я застал тебя дома; я готов был тебя прикончить за то, что мне пришлось пережить. Но, лишь только увидел Даниэля и мы уложили его спать, тут уж мне стало очевидно, что мы должны быть вместе.

— Однако до дела не дошло, — сухо подсказала она. — Ты меня отверг. — Ей вспомнилось, как она тогда оскорбилась.

— Я был дураком. Хотел доказать сам себе, что твое физическое влечение ко мне столь же сильно, как и мое. Я лелеял глупую идею, что если ты будешь обманута в своих желаниях, то захочешь стать моей женой. А вышло так, что ты спала как убитая, а я всю ночь не спал и ворочался на узком и жестком диване.

Ребекка хихикнула:

— Откуда ты знаешь, что я спала как убитая?

— Потому что в четыре утра я решил перейти к тебе, но увидел, что ты сладко спишь, раскинувшись на своей кровати.

Встретившись с ним взглядом, Ребекка широко улыбнулась.

— А жаль, что ты не пришел, — пробормотала она и обняла его за шею. У них оставалось еще много непроясненных вопросов, но она уже больше в нем не сомневалась. Счастье наполняло ее; а сколько времени они потеряли даром! Но ничего, все равно впереди вся жизнь…

Бенедикт наклонился и, поцеловав ее в щеку, прошептал на ухо:

— Я люблю тебя, Ребекка; поверь хотя бы только в это, и я клянусь, что всю оставшуюся жизнь потрачу на то, чтобы завоевать твою любовь, если ты дашь мне такую возможность.

Его губы легко щекотали ее лицо, а слова доходили до самого сердца. Пальцы Ребекки ворошили его темные волосы.

— Тебе придется очень долго воевать. — Она поверила ему, не могла не поверить — просто потому, что любила его.

Бенедикт вскинул голову, его взгляд с болезненной настороженностью впился ей в лицо.

— Ты хочешь сказать…

— Я хочу сказать, что уже люблю тебя… настолько, что большей любви тебе не завоевать… — Она глубоко вздохнула; теперь она раскрылась перед ним вся до конца. Ее губы потянулись к его губам, она еле справлялась со своими чувствами.

Бенедикт страстно поцеловал ее. В этом поцелуе было все: нежность, любовь, прощение и надежда.

Приподняв голову, она посмотрела на него.

— Ты ведь болен, Бенедикт, тебе вредно такое сейчас. — Да разве он ее послушает… — Будь же благоразумен… — Это было последнее, что она смогла сказать.

Бенедикт целовал ей шею, слегка покусывал грудь…

— Ребекка, возьми меня, — потребовал он, — докажи мне, что я нужен тебе… Пожалуйста…

Он передал инициативу в ее руки, она должна была доказать ему, что сама хочет его близости. И она доказала.

— Я люблю тебя, — наконец проговорил он хриплым, опустошенным от безмерного наслаждения голосом. Она улыбнулась и, тоже вся опустошенная, свернулась клубочком в его объятиях…

Звонок телефона вызвал недовольный возглас Бенедикта. Он протянул руку и взял трубку.

— Да? Бенедикт Максвелл, слушаю. Ребекка слушала тоже, прижавшись к нему. Звонил дядя, справлялся о его здоровье.

— Я хочу поговорить с Даниэлем, — прошептала Ребекка.

— Подожди своей очереди, — усмехнулся Бенедикт.

Она слушала улыбаясь, пока он говорил с сыном. В его голосе звучали любовь и гордость. Она стала поглаживать его живот и нарочно опустила руку ниже, так что он не выдержал и, передавая ей трубку, проворчал:

— Получай свою очередь.

Разговор с сыном был коротким, потому что Бенедикт проделал с ней то же самое, что и она с ним.

Уверившись в том, что Даниэлю хорошо, она передала трубку Бенедикту, так как дядя хотел поговорить с ним еще. На этот раз она отодвинулась от мужа, напомнив себе, что он все-таки болен.

Он взглянул на нее с удивлением, но продолжал разговор.

Они обсуждали дела. Вдруг Ребекка застыла, услышав имя Фионы Гривз. Находясь в объятиях Бенедикта, она совсем забыла об этой женщине.

— Да-да, хорошо. — Бенедикт положил трубку и, повернувшись к ней, проговорил:

— Итак, на чем мы остановились?

— На Фионе Гривз, — ответила Ребекка, придерживая его на расстоянии вытянутой руки.

— А она-то тут при чем? — спросил он, усмехнувшись.

— Почему она работает с тобой?

— Я надеюсь, ты не ревнуешь? — Самодовольная ухмылка озарила его красивое лицо.

— Нисколько, — пробормотала она, краснея. Он откинул голову назад и громко расхохотался:

— Ты страшная лгунья, Ребекка: твой румянец выдает тебя с головой.

— Я встаю, — сказала она обиженным тоном. Бенедикт сразу же посерьезнел и крепко прижал ее к себе.

— Фиона для меня ничего не значит. Три года тому назад она пришла ко мне и спросила, не могу ли я устроить ее на работу за границей. Она была в расстроенных чувствах: после десяти лет в роли любовницы ректора Фостера наконец поняла, что положение ее безнадежно. Он не собирался расходиться из-за нее с женой.

Ребекка глядела на него потрясенная, не веря своим ушам.

— Ты говоришь, что у нее был с ним роман? — воскликнула она. Но, припомнив прошлые годы, поняла, что это вполне возможно. Фиона всегда появлялась вместе с Фостером.

Бенедикт нежно поцеловал ее в лоб.

— Ты, наверное, одна из немногих в Оксфорде, кто не знал об этом. Во всяком случае, мне было ее жаль, а моя подозрительная милая… — Он прижал ее к себе и, поглаживая спину, добавил:

— Вот и все. Я договорился с дядей Жераром о работе в офисе Бордо для Фионы, и она отлично там справляется.

— О… — протянула Ребекка.

— Ты так до сих пор и не поняла, как я тебя люблю? Я не позволю никому и ничему встать между нами.

Она обняла его за шею, и в ее фиалковых глазах было столько любви и счастья и такая прекрасная улыбка озарила ее лицо, что у Бенедикта перехватило дух, и, конечно же, ему захотелось всю ее вновь перецеловать.