Студентка с обложки - Робин Хейзелвуд Страница 40

Я открываю холодильник. С моих колен соскальзывает книга.

— О, это что? — говорит Ро, живо ее подхватывая. — Ух, какая клубничка!

У Ро в руках «Потерянный рай».

— Увы, нет.

Но Ро уже разобралась сама.

— «…Ты, кинувшись вдогон, кричал: «Вернись, Прекраснейшая Ева! От кого бежишь?..» ^[53]» Это не пляжное чтение! — объявляет она.

— Согласна.

— Тогда зачем читаешь?

— Задали.

— Эмили учится в Колумбийском университете, — объясняет Винсент.

— Колумбийском? Боже правый, да ты гений! — восхищается Ро.

Я смеюсь:

— Хорошо бы!

Грета, все еще в серебристом бикини «Клод Монтана», опускается на свободное местечко на полотенце Ро и берет мою книгу. Когда я перебирала словарные карточки по французскому, взгляд Греты (которая, как я узнала из статьи в «Спортс иллюстрейтед», родилась в Чехии, говорит на четырех языках и «немножко» на пятом — так европейцы говорят о языке, который они знают лучше, чем тот, с которым ты тщетно борешься с седьмого класса) был вежливым, но не очень заинтересованным. А 281-страничная эпическая поэма семнадцатого века на Грету производит впечатление. Я сразу поняла, что она не глупая, но не спрашиваю, где учится. Я еще не работала с моделью, которая проучилась в университете больше года.

Ро хлопает по своему полотенцу:

— Давай-ка, мисс Гениальность, добро пожаловать в мой салон. Тебя снимают следующей.

Мое лицо вытягивается.

Ро хмуро ворчит:

— А что печального?

— Нет, я… Я просто… Ну… Я просто не понимаю, что делать!

— Не волнуйся, куколка, научишься! — говорит Ро.

— Да, милая, на это нужно время, — добавляет Винсент. — Годы тренировок!

— У меня столько нету! — скулю я. — У меня минуты!

То ли благодаря моей «гениальности», то ли потому, что после такого фиаско перед объективом я никак не гожусь ей в соперницы, Грета закрывает мой «Потерянный рай» и начинает говорить.

— Эмили, первое, о чем надо думать, когда снимаешься в купальнике — это аудитория. Редакционный материал или нет, мужской журнал или женский. Потому что, если фотография для женщин, будет гораздо меньше этого, — Грета отставляет зад и вертит им, как зайчик из «Плейбоя», — и гораздо больше вот этого, — она опускается на колени и улыбается.

Ро покрывает ладони каким-то средством «Фито пляж» и проводит по моим волосам, чтобы они не разлетались на ветру.

— То есть для мальчиков — секси, для девочек — симпатично, — подводит итог Винсент.

— Но я пробовала улыбаться! — кричу я. — А Тедди только разозлился!

Грета кивает: ничего, мол, удивительного.

— Потому что надо помнить еще и о стране, для которой работаешь. «Леи» — это как итальянский «Гламур», только не такой, как американский «Гламур». Итальянские журналы гораздо сексуальнее. Настолько сексуальнее, что женский журнал у них совсем как мужской журнал у нас.

— То есть я должна быть сексуальнее.

— Да, — говорит Грета. — Особенно с Тедди. Тедди любит редакционный материал погорячее.

— Особенно неглиже, — вставляет Ро.

— В отличие от большинства фотографов-геев, которые снимают просто красиво, — замечает Винсент.

— Это потому, что Тедди — австралиец, — объясняет Грета.

— А я думала, потому что он садист, — подмигивает Ро.

— Правда? Я думал, что он пассивный.

— Пассивный — это как?

Все поворачиваются ко мне. Я бы с удовольствием разобралась в этих тонкостях, но увидев в сотне ярдов Теми, Джиллиану и Хьюго, я закрываю рот на замочек.

— …А еще большинство фотографов не любят улыбок, — добавляет Грета.

— Это верно… но не всегда, — поправляет ее Винсент.

Ро кивает.

— Да, смотря когда.

— Но почему?

— Улыбка — это слишком в лоб, — объясняет Винсент.

— Слишком по-каталожному, — говорит Грета.

— Улыбка пахнет отчаянием, — добавляет Ро. — Поэтому девушки на подиуме никогда не улыбаются.

Пока Ро меня причесывает, я еще раз прокручиваю в уме все, чему научилась: держи в уме аудиторию… и страну… и фотографа… и кому может нравиться или не нравиться улыбка в зависимости от происхождения, национальности и сексуальных предпочтений. Девяносто ярдов.

— Супер, — бурчу я.

Грета снова сжалилась надо мной.

— Хорошо, Эмили, ты в купальнике! Ты на пляже. У тебя есть выбор. — Она загибает пальцы. — Первое: бежать или идти вдоль воды. Фотограф идет за тобой или ты за ним, все равно сделай несколько шагов, а потом обернись, чтобы он снял тебя со всех сторон. Второе: встать на колени, — продолжает она и умело демонстрирует, опускаясь на песок. — Фотографам эта поза понравится, потому что на заднем плане будет сразу песок, небо и океан. А тебе понравится, потому что здесь открывается масса новых вариаций. Можно стоять прямо или с выгнутой спиной и поднятым подбородком, как я только что показала. Можно сесть на пятки. Можно приподняться. Можно встать на четвереньки — популярная поза для мужских журналов.

— Особенно гейских, — вставляет Винсент.

Грета его игнорирует.

— А еще на коленях можно делать все стрип-позы.

Семьдесят ярдов.

— Это какие?

— Дергать за завязку бикини… или за бретельку… или заправить пальцы сюда, — говорит Грета, показывая все, о чем говорит. «Заправить» пальцы — именно то слово. Пальцы модели не засунуты в плавки — это была бы порнография, — а спрятаны до первой фаланги. Получается небрежный, беззаботный вид — ковбой на ранчо, который присматривается, как закинуть лассо на бычка, а не девушка с обложки, которая вот-вот оголится.

— Я называю эту позу: «снимет или не снимет?», — говорит Винсент.

— Это помогает мужчинам заново пережить посещение стрип-клуба, — добавляет Ро.

— Что неизбежно приводит к хэппи-энду! — подхватывает Винсент.

Это я поняла.

— Фу!

— Не думай об этом, когда снимаешься, — советует Грета.

Шестьдесят ярдов. О боже. О боже!

— Так, понятно. Что еще?

— Еще есть поза «горячая лава», — говорит Винсент.

Грета широко улыбается:

— Да, «горячая лава»!

Пятьдесят восемь…

— Что такое «горячая лава»?

— Так я называю одну из самых знаменитых поз для «СИ». Показать? — спрашивает Грета.