Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер Страница 40

— Виктор, почему ты мне ничего не сказал о Бомарше? Я никогда не оказывалась в столь глупом положении, это было просто ужасно!

— Для тебя было лучше ничего не знать об этих поставках.

— Ты хочешь сказать, что я не умею хранить секреты?

— Нет. Конечно, нет. Просто необходима строгая конспирация.

Она набросилась на него:

— Раз ты об этом знал, я делаю вывод, что ты связан с этими поставками. Каким образом?

— Я… доставил записку от Лафайета Калбу, когда тот находился на борту одного из кораблей Бомарше в Гавре. Ты не представляешь, как много денег из своего состояния маркиз тратит на это предприятие.

— Да, я начинаю думать, что ни о чем ничего не знаю. К тому же мне пришлось отказаться от возможности быть полезной мистеру Дину.

— Он говорил мне, что ты посоветовала ему больше не проводить встреч в каретном сарае. Почему?

Вивиан пожала плечами:

— Я чувствую, что поступаю неправильно, скрывая их от тети, поэтому и попросила его больше не приходить. — Она вздохнула. — Я решила: мне надо внести настоящий, весомый вклад в наше дело. Я продам часть своих драгоценностей, чтобы раздобыть деньги.

Виктор быстро пожал ее руку:

— Это слишком щедро. Стоит ли отказывать себе в средствах в нынешнем положении?

— Тебе хорошо говорить о моем положении. Жаль, что я не мужчина и не могу свободно решить, как строить свою жизнь. Я завидую волонтерам. Сколько их сейчас?

— Нас более десяти.

— Нас? — с трудом выдавила из себя Вивиан и с ужасом уставилась на него.

Он поторопился сказать:

— Да, я еду в Америку. Ты узнала об этом самой первой, поскольку я еще не сказал Лафайету, что принял его предложение. Ему придется ссудить деньги на наше путешествие — большинство из нас отправляются туда, не сказав своим семьям ни слова и не получив на то согласия. Конечно, потом я верну ему деньги с процентами.

— О боже, почему же я об этом не знала?

— Вивиан, я не сомневался, что ты поймешь, — в отличие от других женщин, ты вкладываешь в столь великие дела все свое сердце и ум. — Избегая ее горестного взгляда, он уныло продолжил: — И думать не хочется, что почувствует мама, когда получит мое прощальное письмо, но нельзя допустить, чтобы подобные соображения удерживали меня. Она согласилась с отцом, когда тот вместо того чтобы поступить в военное училище пытался уговорить меня изучать право. Оба расстроились, когда я отказался, но ты ведь знаешь меня — какой из меня студент? Так что родители вместе сделали все возможное, чтобы подготовить меня к праздной и бессмысленной жизни, а я этого терпеть не могу. По правде говоря, я отравляюсь в Америку, наверное, не столько ради славы, сколько ради того, чтобы заняться нужным делом. Я так и скажу им. Надеюсь, ты-то хотя бы понимаешь меня?

Девушка еле сдерживала дрожь.

— Не могу поверить этому! И ты вот просто так говоришь мне, что уезжаешь? Будто я приду в восторг, узнав, что, возможно, ты никогда не вернешься!

— Мы столько месяцев говорили об этом, строили планы, делились своими мечтами — я думал, что ты обрадуешься.

— Обрадуюсь! Чему мне радоваться? Доведенная до нищеты, лишенная собственного дома и подчиненная мужчине, которого всего лишь несколько месяцев назад я совершенно не знала! Когда ты уедешь, ручаюсь, мое положение изменится к худшему, ибо тогда я уже не смогу обратиться к тебе за помощью. Однажды ты обещал спасти меня. Теперь ты хочешь спасти континенталов. Они разбиты и живут лагерями в дикой местности и после поражения не могут подняться на ноги. Их вот-вот совсем раздавят. Думаешь, Лафайет со своей кучкой волонтеров сможет спасти их?

— Странно слышать от тебя такие слова! Они воюют за свободу. Я думал, ты знаешь, почему я больше всего хочу сражаться рядом с ними. Почему ты сердишься?

— Я просто подавлена и обижена. Меня не утешают разговоры о том, что я не такая, как другие женщины. Могу сказать тебе, что я ничем не отличаюсь от них. Может, твои чувства ко мне изменились и ты делаешь вид, будто и я к тебе равнодушна?

— Боже, и это все? — Виктор снова взял ее руку. — Конечно, мне будет не хватать тебя. Больно даже представить это, тем более если ты считаешь, будто я тебя бросаю. Конечно, я хочу, чтобы мы были вместе. О, если бы ты тоже могла поехать в Америку! Вивиан, я еду один, но это означает, что нас с тобой разделит лишь расстояние; во всем остальном мы останемся прежними. Ты самое близкое мне существо в мире, какие бы преграды временно ни возникли между нами.

Девушка убрала свою руку и на мгновение задумалась, затем сдержанно сказала:

— В своих мечтах о свободе мы были столь похожи, что я по ошибке приняла тебя за своего партнера, за вторую половину души, которая сражалась за правое дело и пыталась возвыситься над мелочами нашей жизни. Но все это время ты думал обо мне гораздо меньше, чем я о тебе, ибо огорошил меня этой новостью, хорошо все подготовив и ничего не сказав мне до сегодняшнего дня. И ты смотришь на нашу разлуку без малейшего сожаления! — Она взглянула ему прямо в глаза. — Не стану упрекать тебя за то, что ты отправляешься в Америку, поскольку понимаю твое стремление и разделяю его.

Виктор прижал пальцы к вискам.

— Не говори со мной так, ты меня с ума сведешь. Как я могу причинять тебе боль? — Затем дрожащими губами добавил: — Я не поеду, если это сделает тебя несчастной. Участие в войне станет для меня адом, если я ради этого пожертвую твоим счастьем. Я не могу обойтись без поддержки той, кто для меня в этом мире значит больше всего.

Глаза Вивиан наполнились слезами.

— Я веду себя неблагородно, но я этого не хотела. Мне просто очень будет не хватать тебя!

— А мне — тебя. Я буду тосковать по нашим беседам, во время которых мы всегда были откровенны друг с другом. Я не смогу ни к кому испытывать таких чувств, как к тебе.

В изнеможении девушка опустилась на диван, и он сел рядом с ней. Оба знали, что критический момент прошел — она разрешила ему уехать. Он не мог измерить глубину своей радости и страха, предвкушая грядущие приключения, а она не представляла всю меру ожидавшего ее горя.

Виктор нежно сказал:

— Я и не представлял, как сильно ты ненавидишь графа. Думал, ты разглядела его положительные качества. Они не бросаются в глаза, но они у него есть. Он ведь только просил нас подождать. Разве ты не можешь согласиться с этим и дать мне время на то, что я обязательно должен сделать? — Охваченный неожиданным приливом чувств, он порывисто шепнул: — Пожалуйста, скажи, что ты все еще принадлежишь мне!

Вивиан прошептала в ответ:

— Да, Виктор, я принадлежу тебе.

В конце марта маркиз де Лафайет прибыл в Лондон. В его планы входило оставаться в английской столице до того, как от барона де Калба придет сообщение, что судно готово и можно отправляться в путь. Тогда он скажет, что его на короткое время отзывают домой по семейным обстоятельствам. Он вернется во Францию и тут же поднимется на борт корабля. В Париже никто не станет искать его, а в Лондоне со дня на день будут ждать его возвращения, не догадываясь, что он скоро возьмет на себя обязательство, которое навсегда лишит маркиза Мари-Жозефа Лафайета возможности ступить на английскую землю.