Дочь куртизанки - Разия Саджад Захир Страница 40

Когда Салман, насвистывая, вошел в столовую, стол был еще накрыт, хотя все уже отобедали. Госпожа пошла ополоснуть руки. Подруга Нафис осторожно вытирала полотенцем лицо, боясь размазать помаду на губах. Нафис ела манго. Салман направился к ней и сел рядом.

— А мне ты разве ничего не оставишь?

Госпожа услышала его голос.

— Где это ты пропадал, Салман? — И, не дожидаясь ответа, стала громко полоскать рот.

— Где это ты пропадал? — повторила она, входя. — Прислал фрукты, а сам исчез. Подай полотенце, что ты смотришь на меня?! — прикрикнула она на служанку.

Та сняла с плеча полотенце и подала госпоже.

— Надо было сдать заказное письмо, — ответил Салман, накладывая себе на тарелку салат.

— Не ври уж! — ухмыльнулась Нафис. — Полдня отправлял заказное письмо. Сказал бы правду — ел мороженое в «Кволити».

— Много ты понимаешь, — огрызнулся Салман с полным ртом. — Это у тебя одно мороженое на уме. А мне нужно было сделать заказной запрос. А если такой запрос посылается в далекий адрес, то и оформлять его дольше. Надо подумать над тем, над другим, вот и приходится порядочно побегать…

— Ты бы мог поручить шоферу и не бегать, — сказала госпожа. — А теперь будешь есть холодный обед. Эй, Шукур, — окликнула она служанку, — поди подогрей рис.

— Не мог, — сказал Салман. — Ничего бы шофер не сделал. Там было необходимо личное присутствие, лично опечатать, застраховать пакет. Да стоит ли об этом распространяться? Сам я горячий, обед и холодный сойдет. Гафур, воды!

Гафур налил стакан воды и поставил его перед Салманом.

Салман залпом осушил его, тронул за рукав Нафис и показал глазами:

— Твоя подруга?

— Да, — ответила Нафис. — Недруг ведь не станет обедать с нами за одним столом.

— Еще как станет, только будет выбирать кусочки побольше и пожирнее.

— Опять ты за свою болтовню, — поморщилась Нафис, бросила на тарелку недоеденное манго и встала. Салман схватил ее за подол.

— Куда? Ты обещала угостить меня манго.

Нафис подошла к корзине, выбрала самое лучшее и показала ему:

— Для тебя самое крупное, — и стала разрезать манго.

Госпожа села на тахту, объявила:

— Салман, я написала твоему отцу, что наваб-сахиб уехал в Бомбей и что я не отпущу тебя домой, пока он не вернется.

О большем Салман сейчас и мечтать не мог.

— Правда? Наша тетушка несравненна, клянусь этим вкуснейшим манго! — И он прошептал так, чтобы слышала одна Нафис: — Считай, что теперь я надолго стал лагерем в Лакнау. В Канпуре от меня, наверное, давно отказались. Еще одно манго, Нафис!

— Возьми сам, — устало отмахнулась Нафис. — Надоело за тобой ухаживать.

— Постой, — остановил ее Салман. — Я съел всего три. Разве ты не знаешь, что три дают только недругу. Индийская женщина, и не знаешь этого? Впрочем, что говорить о девушках, учившихся в английском колледже, много ли в них осталось индийского? Ладно, не упрямься, разрежь еще одно!

Нафис с недовольной гримасой стала разрезать ему манго.

Госпожа спросила у подруги Нафис, не хочет ли та бетеля.

Девушка рассматривала картину, висевшую на стене. Она живо повернулась к госпоже и ответила:

— Нет, спасибо, никогда не пробовала.

— Салман, а тебе? — спросила тетушка.

Салман подмигнул Нафис и прошептал, передразнивая подругу: «Нет, спасибо, никогда не пробовал», — а потом громко сказал:

— Конечно, тетушка, обязательно. Да, если у вас найдется кардамон, положите пару зернышек.

— Если ты позволишь себе еще что-нибудь подобное, — вспыхнула Нафис, — то вот этим ножом, которым я резала тебе манго, я сниму твои набриолиненные волосы!

— Вот извольте, тетушка, сами извольте посмотреть на Нафис. — Салман повернулся к госпоже, но в эту минуту распахнулась дверь и с веранды в комнату вбежал Гафур.

— Госпожа, Нилам в обмороке, — задыхаясь, выпалил он. — Упала без сознания… на скамейку, где моют посуду… Она разбила голову, кровь так и хлещет… Она почти не дышит, кажется, она умирает, госпожа.

Бетелевый лист выпал из рук госпожи, она со стуком захлопнула коробочку с паном и стала засовывать дрожащие ноги в домашние туфли.

Салман встал, быстро сполоснул руки.

Нафис сбегала к себе и вернулась с флаконом одеколона.

Он остановил ее.

— Пусти, я несу туда одеколон, — крикнула Нафис.

— Там одеколон не потребуется, — сказал Салман, вытирая руки. — Сначала выслушай меня.

Он торопливо рассказал на ухо Нафис все, что знал. У той открылся рот, она, не мигая, смотрела на Салмана.

— Что? Что? Ради бога, Салман, сейчас не время для шуток. Что ты говоришь?..

— Я не шучу, Нафис. Все, что я говорю, правда, только правда и ничего, кроме правды. Если сейчас ее там станут теребить, ей будет только хуже. Нам с тобой надо немедленно отправить ее в больницу, сейчас же. Одевайся.

Он выбежал на веранду.

— Гафур! Эй, Гафур! Эй, кто там!

Из толпы, собравшейся у кухни, откликнулся Гафур.

— Скажи шоферу, чтобы быстро подал машину к дверям женской половины, сию же минуту.

Нафис стояла как вкопанная. Когда Салман пробегал мимо нее к себе, она бросилась за ним.

— Салман, а мне… Мне обязательно надо ехать? И… и… если в больнице доктора станут расспрашивать… Что я им отвечу? Давай хоть маме скажем…

Салман открыл шкатулку и достал деньги. Не оборачиваясь, он ответил:

— Ни в коем случае! Иди одевайся. Захвати три-четыре простыни и одеяло. Да побыстрее.

Салман засунул в карман брюк большую пачку денег по десять рупий и через столовую бросился на кухню.

На полу веранды, примыкавшей к кухне, лежала Нилам. Под голову ей подсунули грязное покрывало, кровь из раны пятном расплывалась на нем. Жена шофера брызгала ей в лицо водой, капельки блестели на волосах, на лбу и щеках Нилам. Вокруг толпой стояли слуги и все домочадцы. Госпожа в волнении ходила взад и вперед, плакала навзрыд и вытирала слезы концом шарфа.

— Как теперь быть? О-о-о! Ну на что ей ваше сочувствие? Эй, Шукур! Подай сюда рупию, негодница, я повяжу ей на руку, чтобы умилостивить Аллаха-хранителя. И как это она поскользнулась… Вы, вы все вместе погубили мою девочку, все бездельничаете, а работу взвалили на нее одну… О чем это я только что говорила? Да, как это она поскользнулась, бедняжка… О-хо-хо! Она была моими руками и ногами. Я воспитала ее. Повар, я тебя спрашиваю, как она поскользнулась? Милостивый Отец, ты держишь жизнь каждого из нас на тонком волоске. Да куда же запропастилась эта Шукур? Где рупия, чтобы умилостивить хранителя?