Развод по-французски - Диана Джонсон Страница 40

Париж, город удовольствий, развлечений etc., где четыре пятых населения умирают оттого, что не достигли счастья.

Никола де Шамфор

В отличие от миссис Пейс Эдгар был против снятия блокады на поставку оружия в Боснию и потому конфликтовал с теми французскими интеллектуалами, которые придерживались мнения, разделяемого также американцами, что пусть боснийские мусульмане защищаются своими силами и средствами. Эдгар считал, что Франция совместно с другими странами — членами НАТО должна осуществить военное вторжение в Боснию, хотя оговаривался, что и такое вмешательство запоздало и может не дать результатов.

Стало известно, что боснийские сербы, согласившись на отвод своей артиллерии из района Сараево, сейчас тайком снова подтягивают ее к городу и обстреливают окрестные селения и деревни. Эта коварная акция потрясла Рокси, как будто орудия были нацелены на улицу Мэтра Альбера. Кожа на ее лице, и без того покрасневшая с беременностью, еще больше потемнела. Глаза метали огонь возмущения. Она постоянно возвращалась к боснийской теме, сидя за кофе в «Погребке надежды» с Тэмми или Анн-Шанталь, а то затевала разговоры на рынке.

С тех пор как у Рокси начались нелады с Шарлем-Анри, всем обитателям площади Мобера словно выпало пережить многосерийную семейную катастрофу. Сначала было драматическое бегство Жерома Лартигю, театрального сценариста, с американской редактрисой. Поступок этот, свидетельствующий о кризисном переходе за пределы среднего возраста, соседи расценили по меньшей мере как антифранцузскую выходку. Тридцатилетняя Анн-Шанталь, его жена, была совершенно убита и несколько недель ни с кем не разговаривала. Потом разошлась с мужем Тэмми де Бретвиль, американка, как и мы, а совсем недавно сербско-хорватская пара Джуна и Серж, который раньше был послом Сербии. Они так бедны, что продолжают жить в одной квартире, отдельно и в разное время ходят на рынок за капустой и репой, каждый со своей корзиной.

Тэмми и Анн-Шанталь написали красноречивые рекомендации для разводного досье Рокси, но политика их интересовала мало.

— Это же варварство! Как могут люди так поступать? — восклицала Рокси при очередном нападении сербов на мирных жителей. Эти дни она была буквально помешана на мысли о человеческом вероломстве.

— Mais [74]сербы никакие не варвары, — возражала Анн-Шанталь. — Вспомни, как над ними издевались во время войны. Хорваты истребили миллионы сербов, поэтому ничего удивительного — они мстят за своих.

— Всех наших предков всегда кто-нибудь истреблял! — горячилась Рокси. — До чего дойдет мир, если люди не хотят забыть прошлое!

— А мусульмане — знаешь, чего они добиваются? — гнула свое Анн-Шанталь. — Им нужен исламский плацдарм в Европе. Ты об этом подумала?

— Ничего подобного! — Рокси была непреклонна. — Боснийские мусульмане нецерковные люди.

— Alors [75], надеюсь, ты готова нацепить на лицо покрывало?

Последнее время я не очень ладила с Рокси. Она стала чересчур придирчивой в отношении того, что считалось моими обязанностями, вернее, она считала, что это считается моими обязанностями. Я же, со своей стороны, тоже начала считаться. Мне казалось, что она должна быть мне благодарна и не критиковать по мелочам. В конце концов я не заставляла ее сломя голову идти за француза, беременеть, разводиться, попадать в финансовый переплет. Я всю дорогу вела себя по-людски, можно сказать, была ее ангелом-хранителем. У бедной Женни есть один настоящий родитель, это я, и нечего девочке целыми днями торчать в противном детском садике. Поскольку Рокси не работает — она частенько не ходила в свою мастерскую, болталась по комнатам с тряпкой в руке, — это вовсе не обязательно.

— Ну и сиди с ней! — огрызнулась Рокси.

Дела с разводом шли туго, и она, естественно, нервничала. Теперь ей уже казалось, что, не скажи она, что хочет отправить «Святую Урсулу» в Штаты, никто даже не вспомнил бы о ней. Адвокаты пришли к выводу, что, за исключением более или менее приличного комода и стола, доставшихся от Персанов, картина — единственный ценный предмет, находящийся в совместной собственности супругов, следовательно, должен быть поделен между ними, следовательно, должен быть продан.

Возмущению Рокси не было пределов. «Чудовищно! — соглашались парижские американцы. — Даже в примитивных обществах семья мужа возвращает приданое, если отсылает женщину в родное племя».

— Не всегда, — возразила антрополог Рене Ретт-Вэли своим тоненьким голоском. — В некоторых районах Индии не возвращают коров и вдобавок сжигают отвергнутую невесту на костре.

Мы не имели представления о том, какую панику в умах наших калифорнийцев посеют причуды французского законодательства. Стюарт Барби оценил «Урсулу» в сорок тысяч долларов. Брат Шарля-Анри, Антуан, настаивал, однако, на повторной оценке. «Это обычная процедура. Известно, что эксперты нередко расходятся во мнениях. Мы должны иметь полную уверенность».

Возможность вторичной оценки привела Рокси в негодование. Она означала, что Персаны считают, что картина стоит дороже, что экспертам-американцам нельзя доверять или что Роксана сознательно занижает цену, чтобы ей было легче откупиться от Шарля-Анри. Но даже при сорока тысячах долларов Рокси не наскребла бы двадцати тысяч, чтобы заплатить ему, а другого имущества, которое потянуло бы на эту сумму, У них не было. Рокси стала звонить Честеру и Марджив и просить у них помощи, хотя заранее знала, что они не могут потратить двадцать тысяч на вселяющую уныние религиозную картину, которая и без того принадлежит им.