Страстная женщина - Вирджиния Хенли Страница 40

В запертую дверь кто-то осторожно постучал. Рассерженная принцесса подошла к двери.

— Я же просила не беспокоить нас!

— Ваша светлость, вас зовет его величество…

— Дьявол!

Елизавета заперла дверь ключом, который носила на шее на длинной цепочке, и повела Бесс к себе в спальню, где две фрейлины уже приготовили свежее белое платье и розовую воду для омовения рук и лица.

— Скорее, скорее! — торопила принцесса.

Бесс вдруг поняла, что Елизавета боится отца-короля, как, несомненно, боялись его все придворные дамы. Она с облегчением вздохнула: страх перед всесильным отцом наверняка удержит принцессу от рокового шага!

Королевский паж провел Елизавету и Бесс по личным покоям Генриха и остановился у дверей столовой. Принцесса улыбнулась:

— Слава Богу, нас пригласили только на обед! В столовой толпились приглашенные. Они болтали и пересмеивались в ожидании его величества. Бесс сделала шаг к леди Фрэнсис, беседующей с дочерью, леди Джейн Грей. Елизавета удержала подругу.

— Я не желаю тратить время на эту маленькую ханжу, когда рядом братья Дадли!

Трое хорошо сложенных юношей стояли возле светловолосого мальчика лет девяти.

— Эго мой брат, принц Эдуард… Ваше высочество, позвольте представить вам мою подругу Бесс Хардвик.

Бесс растерялась. Хрупкий мальчик походил на ангела. Неужели этот чудесный ребенок сын грубого короля Генриха? Бесс низко присела и заметила, что юный наследник престола старательно отводит взгляд от ее груди. Зато братья Дадли уставились на нее в упор жадными глазами.

— Ты помнишь задиру Робина? — спросила Елизавета. — Он-то наверняка запомнил тебя!

— Миссис Хардвик. — Темно-карие глаза Робина блеснули. Улыбнувшись, Бесс скромно поправила его:

— Барлоу… Я вдова.

— Фамилия «Хардвик» легче запоминается, — возразила Елизавета.

Робин Дадли усмехнулся.

— Благодаря Джорджу Толботу я никогда ее не забуду. — Он представил разрумянившуюся Бесс братьям:

— А это Амброуз и Гилдфорд.

Юноши были розовощекими и светловолосыми. «Смуглый Робин наверняка в свою мать Нэн». — подумала Бесс, вспомнив миловидную графиню Уорвик.

— Вы приглашены на новогодний маскарад? — спросил Амброуз Дадли, не сводя глаз с Бесс и плотоядно облизывая губы.

— Да, она приглашена, но ей придется надеть маску, чтобы не стать добычей похотливых негодяев вроде тебя, — известила его Елизавета.

— Я узнаю ее в любой маске! — хвастливо возразил Амброуз, продолжая пялиться на грудь Бесс.

— Перестань раздевать ее взглядом, нахал! — Елизавета дернула дерзкого юнца за ухо.

Но Бесс не обиделась. Братья Дадли были моложе ее, их юношеский пыл не представлял угрозы.

Заметив, что вошла леди Мария, Бесс низко поклонилась ей. Но Елизавета не сделала этого и удостоилась недовольного взгляда сестры, которая, впрочем, сразу направилась к Фрэнсис и леди Джейн. Бесс вдруг догадалась Мария и Елизавета ненавидят и презирают друг друга! В этот момент в столовую вошла королева Екатерина Парр в вождении Генри Грея. Бесс вспомнила слова Фрэнсис о том, что Генри знает толк в этикете. На этот раз принцесса низко присела, по примеру остальных дам, а мужчины, в том числе и наследник престола, склонили головы.

Наконец появился король Генрих, и собравшиеся замерли в поклоне. Король сделал жест, и все заняли места за столом в строгом соответствии со своим положением и титулом. Рядом с королевой сел наследник, затем леди Мария и леди Елизавета. Фрэнсис Грей расположилась по левую руку от короля, рядом с дочерьми — леди Джейн и леди Кэтрин, а их отец, лорд Генри Грей, улыбнувшись Бесс, предложил ей сесть рядом с ним. Она обрадовалась подсказке, ибо при виде короля Генриха Тюдора ее ноги словно приросли к полу.

Еще никогда в жизни Бесс не видывала такого внушительного мужчины. Король производил впечатление великана. В довершение ко всему он был тучен и непропорционально сложен, его живот выдавался далеко вперед и казался огромным даже по сравнению с грудью, напоминающей бочку. Грубоватое лицо короля стадо багровым, мясистым и одутловатым, на нем застыло выражение недовольства. Шея Генриха тонула в складках жира, казалось, его голова сидит прямо на плечах. Он не шел, а ковылял, волоча обмотанную бинтами ногу. Свита сопровождала его, держась на почтительном расстоянии.

«О Господи! Неудивительно, что Повеса Кавендиш оскорбился, когда я приняла его за короля!» — подумала Бесс.

Зато Генрих был одет с подобающей королю пышностью: шелковая сорочка с пышными рюшами виднелась из-под расшитого бархатного камзола, рукава которого были подбиты алым и золотистым шелком. На плечи был накинут парчовый короткий плащ. На груди висела массивная золотая цепь, а на ней красовался изумруд величиной с гусиное яйцо. Генрих Тюдор не надел корону — она ничего не добавила бы к его величию. Его голову украшал бархатный берет с пером; на пряжке сверкал изумруд, обрамленный бриллиантами. Екатерина Парр поспешила навстречу супругу. — Куда вы пропали, черт побери? Место королевы — рядом с королем! — взревел Генрих.

— Прошу прощения, ваше величество: я была в церкви вместе с леди Марией.

Генрих метнул на старшую дочь злобный взгляд, опустился на сиденье высокого резного стула и вскинул руку, подавая гостям знак сесть.

Бесс содрогнулась, представив себе прикосновение этой мясистой руки. Пальцы короля походили на жирные сосиски, унизанные десятками колец со сверкающими камнями.

Напряженное молчание повисло в комнате. Наконец Генрих Тюдор заговорил:

— Кое-кто из вас покинет дворец, чтобы провести Рождество в кругу семьи. — Он сделал паузу, обвел взглядом комнату и нарочито грубым тоном добавил:

— А когда вы вернетесь, рождественские праздники сменятся новогодними торжествами и балом Двенадцатой ночи. Мы отметим их все вместе. — Это означало, что король разрешает подданным на время покинуть дворец, а затем велит вернуться ко двору.

Как только Генрих умолк, гости возобновили беседу. Елизавета сразу же отвернулась от сестры Марии и начала болтать с Робином Дадли, сидящим напротив. Дождавшись, когда виночерпий короля отведает вино, Фрэнсис Грей подняла свой кубок:

— С Рождеством, Гарри!

Генрих Тюдор пребывал в отвратительнейшем настроении, притом не без причины. Его жизнерадостная юность и необузданная мужская сила остались в прошлом. Старость подкрадывалась так же неумолимо, как язвы, распространяющиеся все выше по ноге. Король отдал бы все, лишь бы вновь иметь возможность скакать верхом или обладать женщиной!

Он раздраженно ощупал свой гульфик. Что толку в орудии, которое остается вялым, несмотря на все старания жены? Может, уж лучше отрезать его? Когда-то Генрих гордился поразительными размерами и выносливостью этого органа. Взгляд его круглых глаз скользнул по Екатерине Парр. А может, во всем виновата она? Эта женщина не пробуждала в нем даже подобие желания.