Отпуск с осложнениями - Лина Манило Страница 40

– Вадимик, покажешь Настюше кроликов? – интересуется бабушка, а Вадим, бросив на меня затравленный взгляд глубоко растерянного человека, уводит девочку на улицу.

Не просто так бабуля их отослала – значит, разговор есть важный. И я, кажется, даже догадываюсь, на какую именно тему со мной хотят пообщаться. Блин, некрасиво получилось.

– Катюша, а что вы с Вадимом в амбаре этом делали? – интересуется она шёпотом, следя из-за моего плеча, как Вадим уводит малышку в крольчатник.

Есть ли смысл скрывать, если городить в кучу выдумки гораздо дольше и сложнее, чем сказать правду?

– У нас с Вадимом… было свидание, – выдавливаю из себя, старательно отводя глаза, а бабушка приглушённо хмыкает. – Что такое?

Бабуля уже не скрывает своего веселья, а я ковыряю пальцем цветочек на скатерти. Отличное занятие, отвлекает.

– Будто бы я не знала, – пожимает плечами, а я смотрю на её довольное лицо во все глаза. – Стала бы ты ради Юльки так стараться? И меня бы не попросила.

Значит, плохой из меня хранитель секретов, если бабуля обо всём догадалась. Главное, чтобы не прознала, что Вадим у меня ночевал – стыдно.

– Я сразу сказала, что он – хороший мальчик и тебе просто необходимо к нему присмотреться.

Я молчу, продолжая усердно ковырять цветочек, но бабуля возвращает меня на грешную землю, резко переводя тему:

– Настенька – добрая девочка, настоящее солнышко. Вот только папаша ейный…

В тоне сплошное осуждение и злость даже, а я настораживаюсь. Мне просто необходимо понять, что происходит в жизни маленькой девочки. И, думаю, бабуля мне и в этом поможет.

– Ты его хорошо знаешь? – оживляюсь, понимая, что прямо сейчас я узнаю ответы на все свои вопросы. Ну или хотя бы большинство из них. – Расскажи мне! Он пьёт? Ребёнок был голоден и напуган. Это же ненормально! Он её бьёт, да?

Слова вылетают из меня, как очередь – из пулемёта, а бабуля мрачнеет с каждым мгновением. Будто грозовой фронт надвигается. Между делом отодвигает крахмальную занавеску, быстро осматривает двор, точно опасаясь, что нас могут услышать, а я жду. Бабуля всё-таки присаживается рядом и говорит, не сдерживаясь:

– Её папаша – Игорь Малахов. Помнишь его? Он в военном учился, помнишь?

Напрягаюсь, но получается вспомнить только одного Игоря – высокого и красивого парня, на которого мы засматривались, даже будучи несмышлёными соплячками. Сколько ему? Наверное, лет тридцать сейчас, не больше. Но если мы с бабулей имеем в виду одного и того же Игоря, у меня нет слов, ибо жизнь его потрепала знатно.

Помнится, он редко приезжал в деревню, всегда одетый в форму, а в начищенных до блеска сапогах, казалось, отражалось небо. Но разве тот статный молодой человек мог запугать ребёнка до полусмерти? Не может этого быть… Он же всегда улыбчивым был, и семья у него приличная, сына любили. Дурдом какой-то.

– Да ну, – ахаю, а бабуля кивает. – Не может этого быть, чтобы Игорь…

– Может-может, – снова кивает бабуля и тяжело вздыхает. Похоже, все слова здесь излишни. – Он зимой вернулся сюда с ребёнком. Мать умерла его лет пять назад, его то ли контузило, то ли просто мозги набекрень съехали, но сейчас он пьёт. И пьёт, не просыхая.

– А мать? – задаю вполне логичный вопрос, потому нас всех кто-то родил на этот свет. И Настя вряд ли исключение. – С ней что?

Но бабуля лишь разводит руками.

– Умерла? – выдыхаю самое страшное слово на свете, а бабуля пожимает плечами.

– Веришь? Не знаю, – мрачнеет и принимается хлопотать по кухне, будто бы специально ищет, чем руки занять. – И никто не знает. Тёмная история. Но ребёнок с ним мучается, а службе опеки наплевать – им вообще на всё наплевать. Приехали пару раз, Игорь им то ли на лапу дал, то ли ещё как уговорил, но больше они у нас не появлялись. Ехать, наверное, далеко.

– Но они же её, если что, в детский дом заберут? – продолжаю логическую цепочку, и под ложечкой холодеет. – А там тоже ничего хорошего.

– Вот и думай, что ребёнку лучше: детский дом или алкаш-папаша.

– Может быть, у неё ещё какие-то родственники есть? – размышляю вслух, а бабуля тяжело вздыхает.

– По линии Игоря никого, сама знаешь. Отец его давно умер, и матери уже нет. А вот со стороны матери… не знаю.

Нет таких историй, на которые нельзя было бы посветить ярким фонарём – в этом я уверена. Но для начала нужно хорошенько всё обмозговать и да, посоветоваться с Вадимом – одной мне не разобраться, а он всё-таки мужчина, а не суетливая барышня вроде меня.

С улицы слышится заливистый детский смех и громкий голос Вадима. А из них получилась неплохая компания, нужно отметить, несмотря на то что в глазах уважаемого ветеринара практически паника плещется.

– Катюша, послушай моего совета: такого мужчину, как Вадим, можно встретить только раз в жизни. Не упусти.

Ох уж эти бабулины советы – никуда от них не деться.

– Я подумаю, – прячу улыбку в ладони, а бабуля треплет меня по волосам.

Когда она уходит в комнату, чтобы постелить Насте но ночь, я выхожу на улицу, чтобы своими глазами увидеть, чему так веселятся большой сильный мужчина и маленькая девочка. Знаю, что Вадим не сможет её обидеть, но мне хочется быть рядом. Просто потому, что хочется и не должно для этого быть никакой причины.

– А вы точно папе ничего не скажете? – слышу вопрос Насти и ускоряю шаг.

В крольчатнике горит свет, а Рагнар лениво прохаживается из угла в угол. Точно модель на подиуме.

– Ничего не бойся, я обязательно поговорю с твоим папой, – обещает Вадим, а в голосе ни тени усмешки. – А вот и тётя Катрин пришла.

Вадим улыбается мне, а я замечаю мелькнувшее в его глазах облегчение. Всё-таки мужчины не созданы для единоличной заботы о ребёнке, хотя Вадим и старается. Но боится сделать что-то не так, да и мне страшно. Что я знаю о детях? Тем более, голодных и перепуганных. Ровным счётом ничего. Но делать что-то нужно и для начала хотя бы поговорить с Игорем. Но это точно не сейчас.

– Настенька, ну как тебе кролики? – интересуюсь, присаживаясь на старую колоду, которой когда-то активно пользовался дед. Сейчас она служит вполне удобным стулом, а мне приятно сидеть на ней и вспоминать дедушку.

– Красивые! – восторгается Настя, складывая худые ручки-палочки на груди в молитвенном жесте. – А можно я буду сюда приходить и играть с ними? Можно?

Она такая трогательная сейчас, а Дымка так доверчиво свернулась у её ног клубочком, что невозможно сопротивляться. В носу свербит – то ли от кроличьего пуха, то ли от переполняющих эмоций, и я лишь киваю. Но Настеньке этого достаточно, чтобы обрадоваться.

– Не голодная? – интересуюсь, а Настя качает головой, наглаживая Рагнара.

– Он такой большой, то-о-лстый, – приговаривает, а я смеюсь, глядя на затихшего кролика. – И детки у него красивые. Ма-а-аленькие и пушистые.