Никто об этом не узнает - Рита Навьер Страница 4

Однако самым страшным были даже не омерзительные попойки, а голод. Голодала Алена дико, безумно, до нестерпимой рези в животе.

Летом, впрочем, грех было жаловаться. Есть лес, где грибы-ягоды. Есть река, где полно рыбы. Есть, в конце концов, чужие огороды. И главное, летом тепло. А вот зимы в темной, стылой избе Алена до сих пор вспоминала с содроганием. Господи, у них даже мыши не водились!

Если бы не учителя и не сердобольные соседи, то пропала бы наверняка.

Ну а про отца мать всегда твердила одно: приехал в их село городской пижон, задурил ей голову красивыми речами, а потом, как узнал про беременность, исчез бесследно. И что вот она такая стала, виноват только он.

* * *

Мать умерла внезапно и нелепо: встала ночью попить, упала и ударилась виском об угол стола. С похоронами помогали все: и сельсовет, и школа, и соседи. А спустя неделю Алену из родной деревни увезли в райцентр, сначала помариновали в распределителе, а уж потом отправили в настоящий детдом. Ехать никуда она не хотела, скандалила, плакала, просила оставить дома. Не маленькая ведь, семнадцать скоро. Да и вообще к самостоятельной жизни давно приучена. Но тетки из опеки были непреклонны: так положено, и все тут.

Про жизнь в детдоме Алена наслышалась всякого: и бьют, и отнимают все мало-мальски ценное, и заставляют воровать, и попрошайничать гонят, а то и похуже. Даже сердобольная медсестра изолятора-распределителя, подкармливавшая ее пирожками, приговаривала:

— Ешь-ешь, синеглазка. Еще наголодаешься там.

Однако с детдомом неожиданно подфартило. Из всех имеющихся в округе подобных заведений ее определили в тот, что считался самым благополучным. Во-первых, сами корпуса имели вид вполне приличный и ухоженный как снаружи, так и внутри. Кормили тоже неплохо и вдоволь. Во-вторых, никакого беспредела там в помине не наблюдалось. Учителя и воспитатели были, конечно, всякие, но зато девчонки оказались дружные. Хотя поначалу и отнеслись к Алене настороженно, но быстро привыкли и спустя неделю уже наперебой рассказывали и показывали, что тут у них и как. А когда случайно увидели ее рисунки, так и вовсе к ней прониклись и начали просить наперебой: «Нарисуй мой портрет, только с другой прической!»

Про отца обмолвилась она сама. Не хвасталась, просто ее спросили, а она честно ответила. Правда, никто ей поначалу не поверил, даже смеяться стали, мол, а почему не Путин? Но Алена никак не ожидала, что слухи расползутся так быстро и дойдут до директрисы. Та тоже не верила и даже отчитала ее: фантазии фантазиями, но границы-то надо знать.

А вскоре к ним в детдом приехала журналистка. Вопросы ей всякие задавала — про мать, про тяготы и прочее. Ну а дальше все завертелось стремительно. Каждый день ее дергали, приезжали то из одной газеты, то из другой, дважды нагрянули репортеры из местных новостей. Всем хотелось пикантных подробностей или хотя бы драмы.

В конце концов надоели ей до чертиков одни и те же вопросы, и она попросту отказалась разговаривать с журналистами.

А недели две назад приехал человек от ее отца. Неприятный вообще-то. Представился Русланом Глушко. Не улыбался, почти ни о чем не спрашивал, только, щурясь, буравил ее карими, близко посаженными глазами. Этот его взгляд отчего-то очень нервировал, словно назойливая щекотка или шуршание пенопласта, и с каждой минутой находиться с ним в одной комнате становилось все тягостнее. А спустя недолгое время и вовсе невыносимо. Алена не выдержала и спросила:

— Почему вы все время на меня так смотрите?

Однако этот тип не удосужился ответить, но хоть взгляд свой сверлящий отвел. Потом ненадолго уединился вместе с директрисой в ее кабинете, а когда вышел, сообщил Алене (не позвал, не предложил, а именно довел до сведения), что они едут в город, в одно место. Какое — тоже уточнять не стал.

Детский дом находился почти в ста километрах от города, но не расстояние смущало Алену, а неизвестность. Зачем ее куда-то понадобилось везти? Почему нельзя все толком объяснить? Почему в последнее время такой ажиотаж вокруг нее?

Впрочем, это она как раз понимала. И уже тысячу раз пожалела о том, что сболтнула подругам про отца. Но куда же все-таки ее везут? Что это за «одно место»? Пытать ее там хотя бы не будут? Руслан Глушко заверил директрису, что вечером вернет воспитанницу в целости и сохранности — только это мало-мальски и успокаивало.

Полтора часа в дороге провели в полном молчании. То есть Глушко несколько раз говорил по телефону, но с ней за все время не обмолвился ни словом. Алене вообще казалось, что этот тип относится к ней свысока, чуть ли не презрительно. Оттого сидела, как на иголках, пока не въехали в город, а там уж она забыла о чванливом Глушко, о своих сомнениях и беспокойстве. Если ей райцентр — стотысячный городишко — казался после родной деревни мегаполисом, то что уж говорить теперь. Она завороженно смотрела на ажурные фасады зданий и вензеля чугунных ограждений, на безупречно ровные кусты, растущие как по линеечке, пестрые клумбы и диковинные фигуры из земли и травы, на нескончаемый поток дорогих машин и людскую толпу. Город, красивый, огромный и чуждый, с его кипящей энергией, суетой и целеустремленностью, пленил ее и в то же время вызывал безотчетный ужас. Алена порадовалась, что сидит сейчас в салоне автомобиля, потому что, даже глядя из окна на эти оживленные улицы, она чувствовала головокружение. А окажись сейчас там, среди этого бурлящего движения, наверняка и вовсе бы запаниковала.

Джип Глушко вскоре свернул во дворы и принялся петлять весьма ловко для своих габаритов, пока наконец не остановился у двухэтажного белого здания. Над стеклянными дверями в лучах сентябрьского солнца блестели золотом вычурные буквы. Щурясь, Алена прочитала: «Медиал».

«Одним местом» оказалась частная клиника, и их там уже поджидали. Ей предложили надеть бахилы, а затем препроводили в лабораторию, слепящую своей белизной и оттого неуютную. Алена поежилась. Медсестра заверила, что бояться нечего, попросила открыть рот и мазнула ватной палочкой по внутренней стороне щеки.

— Все, — улыбнулась она.

— А что это? Зачем? — спросила Алена.

— Э-э… Тебе не сказали? Это анализ ДНК.

И вот тут она заволновалась по-настоящему. Нет, сначала слегка обиделась, но потом рассудила: ведь, в общем-то, любая могла бы назваться его дочерью. Откуда ему знать правду? А потом вдруг закралось сомнение: а если мать что-нибудь напутала? Она же такие порой небылицы несла, особенно спьяну. Что, если и тут насочиняла? И это всплывет! И все будут считать, что Алена намеренно соврала. Каким же посмешищем тогда она себя выставит! Как же она тогда опозорится! Причем не только среди своих, ведь эта новость мелькала повсюду.

— А когда будут результаты? — вмиг осипшим голосом спросила она.

— Через два дня, — ответила медсестра, ненавязчиво выпроваживая ее из лаборатории.

На обратном пути Руслан Глушко изволил все же один раз к ней обратиться. Спросил, не хочет ли она есть. Алена торопливо мотнула головой. Обед она, конечно, пропустила, и неизвестно, успеет ли на ужин, но страх, что все эти разговоры про отца окажутся выдумкой матери, напрочь отбил аппетит.