В объятиях самки богомола - Вера Колочкова Страница 4

— А я ни так ни сяк не хочу, Вовка. И перестать за мной шляться, пока я окончательно не запсиховала, понял?

— Марта, ну почему? Почему, Марта?

— Да потому! — вдруг рассердилась она, разворачиваясь к нему всем корпусом. — Потому что не хочу я с тобой ходить вообще никуда, что тут непонятного? И вообще, ты отстанешь от меня когда-нибудь или нет?

— Нет, не отстану.

Вовка произнес это с таким тихим и яростным отчаянием, что она посмотрела на него сначала удивленно, а потом, выдохнув из себя удивление, заговорила с ядовитой насмешливостью, которую больше не могла в себе сдерживать. Наверное, она была слишком едкой, как щелочь, и не стоило бы, но Вовка сам виноват. Напросился.

— Да ты… Что ты о себе воображаешь вообще, а? Ты хоть в зеркало на себя смотрел когда-нибудь? Ты же!.. У тебя даже джинсов нормальных нет, и эти рубахи твои… В синюю и красную клеточку! Да с тобой идти рядом и то стыдно! Вовка, я умоляю тебя — не ходи за мной, а? Ну нет у тебя шансов, пойми!

— А если будут фирменные джинсы, я другим для тебя стану, да? — пытаясь сохранить остатки достоинства, насмешливо спросил Вовка. Хотя насмешливость его была такой горькой, что Марте стало не по себе — ведь не хотела ничего такого ему говорить, действительно сам напросился!

— Да откуда у тебя фирменные возьмутся? — вяло махнула она рукой, досадуя на себя и вмиг устав от этого дурацкого диалога.

— После школы пойду работать и куплю, — просто объяснил Вовка. — Я бы и после восьмого класса школу бросил да работать пошел, но мать не дала, она ведь одна нас воспитывает, отец давно умер. У меня еще две младшие сестренки есть…

— Вовка, мне нет дела до твоих семейных трудностей. И вообще, не в джинсах дело, это я погорячилась, извини. Просто ты мне не нравишься, вот в чем дело. Ну совсем не нравишься. Не ходи больше за мной, ладно?

Марта быстро вошла в подъезд, бегом поднялась по ступенькам на свой третий этаж, лихорадочно принялась искать ключом замочную скважину. Торопилась, будто Вовка за ней гнался. Хотя знала прекрасно, что он никогда себе такого нахальства не позволит. Войдя в квартиру, быстро скинула туфли, прошла в комнату, чуть отодвинула портьеру на окне. Вовка по-прежнему стоял у подъезда, понуро склонив голову и сунув руки в карманы дешевых «нефирменных» штанов.

Ну и пусть стоит, если нравится. Ей все равно. Если не считать досадного чувства внутри, похожего на оскорбление. Ну почему Вовка?! Почему, например, не Вадим Синицкий из параллельного класса, за которым все девчонки бегают? Или хотя бы спортсмен Рома Осипенко, у него классный мотоцикл есть.

Марта вздохнула, пошла на кухню, по пути зажигая везде свет. Не любила, когда в квартире темно. Вообще темных углов она не любила, и настольных ламп не любила, и ночников, и торшеров. Если уж выбирать состояние, то пусть будет или яркий свет, или полная тьма. Ничего среднего.

На кухонном столе была брошена записка от мамы. Именно брошена — так ей показалось. И написана второпях, на каком-то бумажном клочке — «приду поздно, поужинай и спать ложись, не жди».

Марта хмыкнула, беря двумя пальцами жалкий клочок бумаги. Ага, вот так, значит. Поужинай. Интересно, чем она должна поужинать? Может, в холодильнике что-то на ужин есть?

Она сердито рванула на себя дверцу холодильника, и та всхлипнула испуганно, виновато явив пустое нутро. Ага, щас. Поужинай-ка, дорогая доченька, чем бог послал. Старый кусок сыра, консервы противные рыбные, засохший хвост копченой колбасы с веревочкой на конце. Кастрюля с позавчерашней гречневой кашей. Или куда там — позавчерашней… Наверное, дня четыре уже стоит. Или пять. Интересно, что мама имела в виду, когда писала свое заботливое «поужинай»? Очень торопилась, наверное. На автопилоте написала. Потому что так все нормальные матери пишут в записках — «поужинай». Тоже, наверное, вообразила себя нормальной матерью.

Нет, по большому счету Марта к матери претензий не имела. Знала, что та ее любит. И вполне понимала мамины поползновения по устройству своей личной жизни. Она женщина красивая, выглядит моложе своих лет, фигуру сохранила почти девичью. Что же, пропадать такому добру ни за зря? Обидно доживать свою женскую жизнь в статусе разведенки, это понятно. Пусть, пусть как-то устраивает судьбу, не может тут быть никаких возражений вкупе с дочерней вредностью. Но тогда уж и записочек трогательно заботливых не пиши, не перемешивай личное с обязательным! А то захотела — и рыбку съесть, и… На этом надо остановиться в своих дочерних мыслях. Не будет она на маму до такой степени обижаться.

Остаток вечера скоротала у телевизора — как раз повторяли фильм про школьную жизнь, «Розыгрыш» называется. И хорошо, что повторяли, ведь могли бы вместо «Розыгрыша» и репортаж из Кремлевского дворца съездов с выступлением Горбачева опять в программу впихнуть. А на Харатьяна смотреть гораздо приятнее, чем на Михаила Сергеевича. Какой же любимый актер там красивый, с ума сойти! А поет как! И песня в конце очень трогательная, и слова: «Когда уйдем со школьного двора…» Жаль, фильм быстро закончился, потом какая-то ерунда началась. Ну почему, если что-то хорошее, то его обязательно мало бывает? Почему бы сразу несколько фильмов с Харатьяном не показать? Вот хотя бы про гардемаринов… Тоже ведь очень интересно! Тем более сегодня суббота, уроки можно не делать.

Улеглась в постель с книжкой, но не читалось и не спалось. Все время прислушивалась — не ворохнется ли ключ в замочной скважине. И сердилась на себя, сердилась, что жду мать. Потому что — чего ее ждать-то? Может, она под утро придет? Или вообще, завтра к обеду. Или к вечеру. Как уж получится в боях по устройству личной жизни. Нет-нет, не ждет она маму, не ждет. Не маленькая, чтобы без мамы не спать. Стыдно должно быть. Не маленькая…

Ключ в дверях ворохнулся — еще и до полуночи далеко было. Надо же, дождалась. Не заснула.

Встала, накинула халатик, вышла в прихожую, щурясь от света. Мама сидела на пуфике, слегка вытянув ноги, оглаживала рукой ступни. Подняв на нее глаза, произнесла хмельно плывущим голосом:

— Новые туфли зачем-то надела. Так ноги устали, пальцев совсем не чувствую.

Марта кивнула, будто соглашаясь с проблемой. Уперлась плечом в дверной косяк, запахнула халатик поглубже. Надо было сказать что-то или повернуться и уйти, но она продолжала стоять молча, смотрела на мамины ноги.

— Ты как? Нормально? Я там тебе записку оставила.

— Да, я видела. Ты написала — поужинай.

Мама перестала растирать уставшие ступни, глянула удивленно. Наверное, услышала в ее бесстрастном голосе нотку обвинения. Помолчала, потом спросила с легким насмешливым вызовом:

— И что?

— Да ничего, — пожала плечами Марта. — Ты написала — поужинай, я просто не поняла, что ты имела в виду.

— А что тут непонятного? — поднимаясь с пуфика, с тем же легким вызовом ответила мама. — Ты не знаешь, как люди вечером ужинают? Только что родилась, первый день на свете живешь?