Когда струится бархат - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 4

— Просто захотелось сорвать с твоей физиономии тупую маску, в которой ты сюда явился. И надо сказать, мне удалось. — Пухлые губки сжались и, наклонив голову набок в своей привычной манере, Хельвен посмотрела на Адама изучающим взглядом. — Значит, императрица настолько ужасно себя ведет?

— Некоторые ведут себя и похуже, — он в первый раз улыбнулся по-настоящему.

— Невежа! — повторила Хельвен свое обидное словечко и расхохоталась. — Хорошо, пока перестану тебя мучить. Ладно, давай сюда! — Ловким движением она сорвала накидку с плеч Адама. Та была сделана из тончайшего небесно-голубого итальянского бархата. Хельвен непроизвольно воскликнула, ощутив в руках изысканную ткань, к сожалению, сильно испачканную ржавчиной от кольчуги.

— Неплохо прикрывает броню от солнца, — нарушил молчание Адам, расстегивая пояс для меча. Он был доволен переменой темы разговора. — Кроме того, в этой накидке выглядишь богатым и важным перед простолюдинами — это особенно ценится в эскорте императрицы. — В голосе слышался плохо скрываемый сарказм.

Хельвен принялась стаскивать с него испачканную пятнами кольчугу.

— Придется потрудиться, чтобы удалить пятна ржавчины, — вполголоса проговорила она со знанием дела. — Надо будет одного из слуг послать в оружейную, чтобы ее почистили. За этот год на нас несколько раз нападали валлийцы. В одном из таких боев и убили Ральфа.

Хельвен тщательно свернула одежду. Получился аккуратный, но громоздкий узел. Адам хотел возразить, что не собирается оставаться в замке и не видит особой нужды в чистке, но кольчугу уже унесли.

Он стиснул зубы и, присев на низкую скамейку, принялся стаскивать сапоги.

— Когда я уезжал, на границе с Уэльсом было вполне спокойно, иначе я бы не согласился.

— Ну а сейчас все переменилось, — насмешливо бросила Хельвен. — У них там за границей появился новый господин, который в отсутствие хозяина страстно возжелал отхватить часть твоих земель, а с начала лета вторгся на земли Ральфа. Папа так и не нашел времени дать ему должный отпор. По возрасту Майлс мог бы помочь, но он умер, вернее, утонул, так что мы даже не можем помянуть его на могиле. — Женщина прикусила губу, сдерживая предательскую дрожь. — Джон посвятил себя церкви, почти ослеп, и от него мало толку. Ренард быстро взрослеет, но все же еще слишком мал для серьезной ответственности, а Генри и Уильям — те и вовсе дети. — Хельвен нервно и с каким-то вызовом улыбнулась Адаму. — Итак, ты теперь дома и, я уверена, можешь взяться за исправление всех наших бед.

— О, ничто не веселит меня лучше хорошей драки, — небрежно заметил Адам, наклоняясь, чтобы размотать подвязки.

Улыбка Хельвен увяла, на лбу между прекрасными соболиными бровями обозначились легкие вертикальные морщинки. С Адамом всегда было нелегко. Она воспринимала его как родного брата, хотя он не был таким по крови. В детстве они часто вместе затевали всевозможные проделки — лазили на деревья, качались на веревках у конюшен, воровали яблоки из подвала и медовые коврижки прямо из-под носа у повара. Оба одинаково обожали прекрасных породистых лошадей, которых разводили отец и дед Хельвен. А однажды затеяли на спор скачки на неоседланных лошадях, и заработали крупную взбучку от взрослых. Хельвен целую неделю не выпускали на улицу, а Адам был с позором посажен в одну из дальних башен ее отца, где с избытком имел время для размышлений о глупости собственного поведения.

Для них обоих юность наступила неожиданно. Хельвен быстро повзрослела и в пятнадцать лет вышла замуж за Ральфа ле Шевалье, жившего по соседству на земле, полученной от короля. Ральф был непревзойденным мастером в искусстве выездки великолепных боевых коней, принадлежавших отцу Хельвен. Именно восхищение той ловкостью, с которой де Шевалье управлялся со строптивыми и могучими жеребцами, стало поводом для первого сближения Хельвен с будущим супругом.

По мере того как в душе Хельвен поселилась, а потом расцвела пышным цветом любовь к Ральфу, Адам постепенно замыкался в себе, становился необщительным и угрюмым, и его природная молчаливость достигла крайнего предела — кроме лошадей, юноша ничем и никем не интересовался. Однако нередко попадался в поле зрения Хельвен, и она не могла не заметить его угрюмый вид, усыпанное прыщами лицо и неуклюжую походку непомерно длинных ног. Единственным привлекательным качеством Адама в тот период было умение обращаться с лошадьми. Уверенные руки быстро ощупывали ногу захромавшего боевого коня и выискивали затаившуюся среди мускулов опухоль. Животные чувствовали силу и доброту заботливого мальчишки, и самые грозные боевые жеребцы спокойно позволяли ему не только взбираться на спину, но и лечить.

Приняв у Адама рубаху, Хельвен подивилась крайне изношенному состоянию белья, не удержавшись от восклицания.

— Видно, твоя императрица не столь придирчиво относилась к белью, как к верхним нарядам. Ты должен позволить мне снять необходимые мерки, чтобы швея могла сшить пару новых рубах.

— Хочешь похозяйничать и в моей жизни? — съязвил Адам.

Хельвен только рассмеялась в ответ и вручила служанке остальную одежду Адама.

— Для того и нужны сестры. — Продолжая улыбаться, она повернула голову и через плечо посмотрела на Адама. Смех вдруг замер, в животе похолодело. До сих пор она как бы вела беседу с тем долговязым прыщавым парнем из детства. Теперь вся фальшь такого обращения открылась вместе с его наготой. Заблуждения, как и одежды, оказались сброшены, и Хельвен поняла: перед ней мужчина, хотя и откликающийся на имя Адам, но для нее совершенно незнакомый. Ренард предупреждал, но ока отнеслась к словам брата с легкомысленным вызовом. И теперь вдруг поняла, что перешла какую-то невидимую грань, и назад уже не вернуться.

Вместо краснеющих пламенем прыщей на лице Адама светилась золотистым пушком борода, отросшая на обгоревшей на солнце коже. Рыжевато-коричневые волосы выгорели, особенно в неприкрытых головным убором местах, приобретя оттенок бронзы. На Хельвен смотрели глаза цвета свежего меда или цитринового камня, густые ресницы на кончиках золотились, а чуть пониже резко выступали скулы. Линию тонкого, четко очерченного носа искажало утолщение сломанной и плохо сросшейся кости, отчего нос казался слегка искривленным. По-видимому, след от повредившего нос удара остался и в виде тонкого белого шрама, идущего длинной изогнутой линией к верхней губе. На теле виднелись шрамы, которых раньше там не могло быть. Получить такие украшения мог только настоящий боец. Один из шрамов, очевидно, совсем свежий и еще розовый, полумесяцем изгибался на бедре и упирался в рыжеватый кустик вьющихся волос паха. В том, что располагалось рядом, также не осталось ничего мальчишеского.

Хельвен крепко сжала губы, ощутив внезапную сухость во рту. Одновременно стало влажным совсем другое место. Никогда еще, ни во сне, ни наяву, ей и в голову не приходило поставить рядом с именем Адама де Лейси слово «красивый». Однако теперь стало понятно, что гадкий утенок возмужал и стал настоящим лебедем.

— Адам, да ты никак совсем недавно побывал в серьезной переделке, — слабым голосом произнесла Хельвен, желая скрыть свое потрясение, и стала суетливо искать блюдце с мылом.