За что ты меня любишь? [= Муки сердца ] - Линн Грэхем Страница 4

Макси сжалась.

— Потому что ему стыдно, Лиз. Его мучает чувство вины.

Лиз нахмурила брови. Баунс, ее поводырь, Лабрадор с блестящей черной шерстью, вскочил на ноги и ткнулся мордой в ее колени.

— Интересно, кто это к нам? Я никого не жду… и никто, кроме почтальона и этого твоего агента, не знает, что ты здесь!

Когда дверной звонок наконец прозвенел, Лиз была уже у порога. Минуту спустя она вновь появилась в дверях.

— К тебе пришли. Мужчина, иностранец, высокий, очень привлекательный голос. Говорит, твой близкий друг…

— Близкий друг? — недоверчиво переспросила Макси, растерянно нахмурив брови.

Лиз покачала головой.

— Должно быть, так, раз ему удалось вычислить, где ты прячешься. А Баунс, тщательно обнюхав его со всех сторон, проникся к нему столь явным уважением, что я оставила его в гостиной. Послушай, я буду в студии. Надо закончить один заказ перед отъездом.

Кому же это все-таки удалось разыскать ее? — терялась в догадках Макси. Репортерам? О Господи, неужели Лиз доверчиво впустила какого-нибудь пронырливого папарацци? Она поспешила спуститься в гостиную.

Но, едва переступив порог маленькой уютной комнаты, Макси застыла, словно наткнувшись на невидимую стену. В ужасе она попятилась и остановилась в полной растерянности.

— Макси… как дела? — произнес Ангелос Петронидес, невозмутимо протягивая ей тонкую смуглую руку.

Макси уставилась на него, как кролик на удава. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах. Близкий друг… Неужели он так и сказал?

— Мистер Петронидес…

— Пожалуйста, называйте меня Ангелос, — поправил он с едва заметной улыбкой.

Макси зажмурилась. Еще ни разу не приходилось ей видеть, как он улыбается. За последние три года ей довольно часто приходилось бывать в обществе этого высокомерного человека, и вот сейчас он впервые соблаговолил признать факт ее существования. Раньше в ее присутствии он вел себя так, словно Макси и не было вовсе, переходил на греческий, стоило ей попытаться вступить в разговор, и трижды Лиланд отсылал ее домой, явно по его просьбе.

Нимало не смутившись, Ангелос опустил руку. Его черные глаза сверкали. Состояние изумления и шока, в которое поверг Макси этот неожиданный визит, явно забавляло его.

— Не представляю, что могло привести вас сюда… и как вы меня нашли? — заявила Макси холодно.

— А разве вы куда-нибудь пропали? — осведомился он с чуть заметной хрипотцой в голосе.

Страстный взгляд темных глаз из-под тяжелых век, которым он охватил ее гибкое, стройное тело, был вызывающе откровенен и оскорбителен. — Подозреваю, что вы прекрасно понимаете цель моего визита.

Вспыхнув, Макси на мгновение прикрыла свои синие, словно сапфиры, глаза.

— Не имею ни малейшего представления.

— Вы теперь совсем свободная женщина..

Это не может быть правдой, это происходит не со мной — вскрикнул внутренний голос где-то в глубине ее сознания. Макси скрестила руки на груди, однако, заметив, что эти пугающе проницательные глаза угадали в этом жесте защитную реакцию, вновь уронила их, с трудом подавляя желание сжать пальцы в кулак.

Один-единственный раз она позволила себе проявить неосторожность. Неужели ему хватило и этого? Все случилось почти полгода назад. Тогда он перехватил ее пристальный, заинтересованный взгляд и в тот же миг, как если бы это и вправду было вульгарное приглашение, ответил ей выражением плотского вожделения в глазах. Секунду спустя Ангелос вновь отвернулся, но столь неожиданная реакция повергла Макси в смятение.

Она пыталась убедить себя, что все это ей только почудилось. Ведь она была почти благодарна этому высокомерному греческому магнату за его равнодушие к ней как к женщине. Да, пожалуй, время от времени его способность вести себя с ней как с неодушевленным предметом вызывала в ней чувство раздражения и даже унижения. Но тогда она находила этому объяснение: в отличие от Лиланда у Ангелоса никогда бы не возникло необходимости выставлять напоказ женщину, словно породистую собачонку. И уж тем более брать ее с собой на деловую встречу.

— И теперь, когда вы обрели свободу, я хочу, чтобы вы стали частью моей жизни. — В голосе Ангелоса прозвучала властная, спокойная уверенность мужчины, не привыкшего получать отказ от представительниц слабого пола. Мужчины, который не допускал даже вероятность подобного поворота событий. Его поза говорила красноречивее всяких слов, насколько низко он оценивает ее нравственность.

И, поняв, что он о ней думает, Макси содрогнулась, чувствуя, как самообладание постепенно покидает ее.

— Вы и вправду полагаете, что можете вот так запросто прийти сюда и заявить…

— Да, — сдерживая нетерпение, отрезал Ангелос. — Не стройте из себя скромницу. Со мной не надо играть в эти игры. Я прекрасно знаю, что вы неравнодушны ко мне.

От захлестнувшей ее ярости у Макси чуть не подогнулись колени, никогда в жизни она не испытывала столь сильного приступа гнева. Его слова звучали вкрадчиво, а разили как молния. Он что, вообразил себя богом? Когда Макси впервые увидела Ангелоса, ей и вправду понадобилось сделать над собой усилие, чтобы отвести взгляд. Столь привлекательный мужчина — большая редкость. А привлекательного и необычайно образованного мужчину уж точно встречаешь не каждый день.

Она испытала острое любопытство, но не более. Макси не довелось еще узнать, что значит испытывать влечение. Ей не нравились мужчины. Они не внушали ей доверия. Да и был ли среди них хоть один, кто отнесся бы к ней как к личности, чьи мысли и чувства достойны хотя бы некоторого внимания? Был ли хоть кто-то, для кого она была чем-то большим, чем ослепительно красивая, но абсолютно безмозглая кукла — предмет роскоши, удовлетворяющий самое ненасытное тщеславие? И вот Ангелос Петронидес доказал ей, что ровным счетом ничем не отличается от остальных. Что она никак не могла взять в толк, так это откуда взялось это острое, жгучее чувство разочарования.

— Вы вся дрожите… почему бы вам не присесть? — Ангелос перешел на покровительственный тон, придвигая ей кресло. Макси не шевельнулась. Его темные глаза глянули на нее с легким упреком из-под сени достойных зависти длинных угольно-черных ресниц. — У вас круги под глазами. Надо заботиться о своем здоровье.

— Нет, она не выйдет из себя. Лучше умереть, чем показать ему, как сильно она возмущена и унижена. Да как он посмел… как он посмел переступить порог дома Лиз и открыто объявить о своих низменных намерениях, да еще таким тоном, словно так и должно быть?

—Вы совершенно напрасно так печетесь о моем благополучии, мистер Петронидес. — И она села, испугавшись, что не сможет совладать с не преодолимым желанием залепить как следует по его самодовольной физиономии.

Он устроился в кресле напротив, и она испытала минутное облегчение, так как он был заметно выше ее, даже когда она стояла выпрямившись во весь рост.