Огонь в ночи - Ирина Мясникова Страница 4

И такая миссия требовала абсолютной безукоризненности, поэтому Анна Сергеевна задумчиво перебирала гардеробчик, состоящий в основном из универсальных, практически не мнущихся темных костюмов. Панкратьева очень любила эти костюмчики. Они подчеркивали то, что необходимо было подчеркнуть, и то, чего у других игроков сурового мужского бизнеса отродясь не бывало. А именно грудь и попу. Нет, конечно, с попами у мужчин, пожалуй, теперь уже тоже все в порядке, особенно в последнее время. Руководящие мужики стали походить на сардельки. Но кто смотреть-то будет на их попы? А вот на попу Анны Сергеевны Панкратьевой в сочетании с тонкой талией и обтянутую чем-то совершенно немнущимся обязательно посмотрят, от мыслей своих скорбных отвлекутся и подпишут все в два счета, да еще скажут:

– Заходите к нам еще, мы вам очень рады!

Анне Сергеевне очень шли различные сочетания черного и белого цветов, особенно расцветка «куриная лапка». Хотя как-то в одном дамском журнале она прочитала, что эта «куриная лапка» действует на мужчин как красная тряпка на быка, вызывая жуткое раздражение. Однако с такой реакцией на свою «куриную лапку» Панкратьева никогда не сталкивалась.

Наконец парочка костюмов была отобрана. Один в дорогу, другой на смену. Затем в полетный чемодан были отправлены несколько таких же немнущихся светлых блузок и туда же пристроены роскошные туфли на невозможной шпильке. Вот и все, места осталось как раз только для огромной косметички и фена. Фен Панкратьева брала с собой всегда по многолетней привычке. Дело в том, что волосы Анны Сергеевны имели свойство к утру превращаться в слипшиеся перья, поэтому каждый день их приходилось мыть и вздыбливать феном в относительно приличную прическу. Конечно, она летела в зарубежную командировку, в столицу европейского государства, где раньше ее всегда селили в центре города в пятизвездочном отеле. А уж там и фен, и халат, и тапочки, и «какава с чаем» входят в обязательный ассортимент. Но это было раньше. Кто его знает, этого нового директора, вдруг велит поселить ее в каком-нибудь общежитии для вахтовиков. Ха-ха-ха! Что мы, в поселке Ватьогань не были, что ли? В общежитии вахтовиков не ночевали? Мы и оттуда вышли с безукоризненной прической. Когда в сумке есть, как поется в песне, тушь, расческа, туфли и, конечно, фен, то мы своего добьемся. Так что Панкратьева была во всеоружии и решила, что уже готова к любым каверзам. Рядом с чемоданом пристроила портфель с документами, чтоб не забыть ненароком, и, довольная собой, направилась в ванную складывать косметичку. В ванной она посмотрела на себя в зеркало и залюбовалась. Выглядела Панкратьева Анна Сергеевна просто отлично. Из зеркала на нее глядела очень красивая женщина лет тридцати двух максимум. Это при родных-то тридцати девяти! Конечно, приходилось раз в три недели закрашивать абсолютно седую голову, но кто об этом знает.

Нужно признать, что эта невозможная молодость сопутствовала Панкратьевой только благодаря усилиям Алика Зотова. Тот был приверженцем здорового образа жизни. Сам не пил, не курил, регулярно занимался спортом. Кроме того, он категорически не употреблял мясо, за исключением курицы, и при любой возможности ел рыбу. Всю эту полезную еду он готовил принципиально сам, исключительно на пару и практически без соли. Пил он только зеленый чай и ко всему этому усиленно приобщал Панкратьеву. И если есть паровую и несоленую пищу Анна Сергеевна еще могла, то отказать себе в кофе и сигаретах было выше ее сил. Поэтому, собрав все свое секретное женское оружие в косметичку, Панкратьева с чувством выполненного долга отправилась на кухню курить.

Осень выдалась теплая, и можно было распахнуть окно. Опять же из окна открывался великолепный вид на поглощающего ци Зотова. Панкратьева достала тонкую ментоловую сигарету и с чувством закурила. Ну как тут бросишь курить, когда эти заразы сигаретопроизводители наладили выпуск таких вкуснейших ментоловых сигарет. Старые ментоловые были все-таки резковаты, а эти имели тонкий вкус и просто замечательно пахнущий дым. Если бы Зотов не был погружен в себя, наверняка бы решил, что Панкратьева нарочно над ним издевается, нагло куря в окне напротив.

– Аня, как ты не понимаешь! – каждый раз, видя ее курящей, говорил Зотов. – Никотин, алкоголь, наркотики придуманы исключительно для того, чтобы рабы видели пространство вокруг себя искаженным! А ты мало того что куришь, ты еще ведрами пьешь кофе, а в командировках и коньяк!

«Надо же такое придумать! – про себя возмутилась Панкратьева, затягиваясь сигаретой и разглядывая Зотова из окна. – Ишь, властелин мира хренов! Рабы, понимаешь ли! Да, вкусно мне. И картошечка жареная с корочкой вкусно, и шашлык! Господи, мяса жареного-то как хочется!»

Мясо, по версии Зотова, нельзя было есть отнюдь не из жалости к бедным зверушкам, а потому, что, когда злые убийцы приходили убивать коров и поросят, те страшно боялись и в их кровь поступал этот страх. А потом Панкратьева ела мясо убитого животного и сама, в свою очередь, начинала всего бояться. Правда, обычно, поев мяса, Панкратьева никакого страха не испытывала, а, наоборот, хотела спать. Курица же и рыба в силу своей безмозглости, в соответствии с теорией Зотова, факта своего убийства не осознавали, поэтому есть их можно было смело.

Однако, несмотря на весь скепсис по отношению к системе питания Зотова, Панкратьева через год совместного проживания в такой системе резко помолодела и похорошела. И даже сама подумывала над тем, чтобы бросить курить. Конечно, не из-за глупостей про рабство и искаженное восприятие действительности, а исключительно из-за желания быть вечно молодой и прекрасной.

От этих мыслей ее оторвал звонок мобильника. Звонил Дубов.

– Ну наконец-то! Ты чего телефон выключаешь? Тебе Федор передавал, что я звонил, почему не перезвонила? Я ж волнуюсь!

– Слава богу, если Федор в своих компьютерных войнах помнит, как его самого зовут! Сказал, что мужик какой-то звонил, и все. А чего ты волнуешься?

– Вот засранец! «Мужик какой-то»! Надо же! Он меня не знает, что ли? Поросенок! А волнуюсь я, потому что ты летишь завтра волку в пасть! Ты там, это, на амбразуре сильно не залеживайся. Упрется, ну его на хрен! Будем решать через Москву.

– Как скажешь, товарищ командир.

– Ань, я б сам полетел, да боюсь, морду ему набью, не удержусь. А ты мне пообещай, что, если он в штопор войдет, развернешься и свалишь оттуда! Слышишь? Ты мне тут нужна нервноздоровая.

– Угу, я постараюсь. Но уж больно про него страсти всякие рассказывают. Боюсь я, Шура!

– А ты не бойся. Если что, плюнь ему в рожу и уезжай. И звони, докладывай, как и что. Я сейчас правду тебе говорю – волнуюсь за тебя, переживаю. Поняла?

Панкратьева рассмеялась:

– Люблю тебя, Дубов, хоть ты и гад гадостный. Все, конец связи.

Она повесила трубку и подумала, что иногда бывает очень несправедлива к своему компаньону. Вон, похоже, действительно переживает, а она ему чуть промеж глаз огненным шаром не засандалила!

Утром Панкратьева подпрыгнула на кровати от рева будильника. Рядом безмятежно сопел Зотов. Набравшись ци, Зотов мог спать под пушечную канонаду. Анна Сергеевна чмокнула Алика в нос и отправилась в ванную. Она очень любила эти ранние утренние часы, когда все еще спали и никто не путался под ногами. Панкратьева собралась, сварила себе кофе и села завтракать чашкой кофе и сигаретой. Это было так вредно, но так вкусно, а кроме того, помогало ей сосредоточиться на предстоящей поездке.